Пламя над Тереком - [26]

— Нет, товарищ капитан! А Сепягин может проводить, он парень смышленый, все ходы знает. — Налетов звякнул шпорами, и Булычев, удивленно посмотрев на него, подумал: для чего минометчику шпоры?

С Сепягиным пришлось проститься сразу, потому что за дверью блиндажа Булычев столкнулся с проводником Цаллагова.

— Бета недоволен тобой, Николай. Отношением твоим недоволен, — заговорил солдат, и Булычев признал в нем ординарца комбата.

— Ах, это ты, Габати? Ну, здравствуй, даду. И скажи: к кому это я плохо отношусь?

— Во-первых, не даду, а дада. Слово это не простое, самое уважаемое: старейший означает!.. А друг твой недоволен твоим отношением к гусю. Вознесенские женщины принесли нам несколько гусей с яблоками. По случаю победы. Угощайтесь, герои, говорят. У нас, у моряков, есть такой закон: загнал врага в землю — жарь поросенка к торжественному столу…

— А если нет поросенка? — улыбнулся Булычев.

— Тогда можно заменить гусем или теленком! — нашел выход Габати. — Вот один жареный гусь и достался нам. Смотрим мы на него, а как же есть его, если друг еще не пришел? Быстрей, быстрей идем, Николай…

Габати торопил Булычева, хотя сам задыхался от быстрой ходьбы. Пройдя с полкилометра, он остановился и оперся о стену хода сообщения.

— Николай, сынок, скажи, ради бога: правду говорят, что мы города наши без боя сдавали басурману? Скажем, Моздок? — отдышавшись, вдруг спросил Тахохов.

Офицеру не очень было приятно, что рядовой называет его по имени. Не по уставу это. Но слово «сынок» старый солдат произнес с таким чувством уважения, что у Булычева потеплело на сердце.

— А кто говорит, что сдаем без боя? Разве ты сам не видишь? Мы деремся за Малгобек, за Грозный и за твой Орджоникидзе… Под Москвой фашистов бил не Христос, а советские солдаты и матросы. А в Севастополе, под Ленинградом да повсюду, куда ни кинь…

— А про Моздок почему так говорят?

— Моздок? Я, правда, не все знаю, как там было. Но такой факт мне известен: по меньшей мере два бронепоезда так дрались за этот город, что шапку хочется снять и поклониться. Одним из них, двадцатым номером, командовал капитан Бородавко, а комиссаром там капитан Абрамов, на другом командиром был капитан Кучма… И экипажи подобрались на славу… Есть под Моздоком разъезд, Ново-Осетиновкой называют…

— Бывал я в том селе, араку пил, пивом там меня угощали… Богато жили люди…

— Этот участок обороняла восьмая гвардейская бригада вашего корпуса и артиллеристы Ростовского училища. Тоже ребята как на подбор! Тут сейчас воюют, высоту держат. Но разговор о них особый… Так вот. На Моздок с Пятигорского направления прорвалось более пятидесяти танков вместе с мотопехотой… Получилось, что наши бронепоезда оказались в мешке. Если бы город сдавали без боя, Бородавко увел бы свой поезд. Вместо этого он вступил в бой с десятью танками. Это как раз было за Моздоком, на двадцать первом километре. Орудие сержанта Симоненко и наводчика Нерика Аракелова подожгло первые два танка прямой наводкой. А потом и расчеты Жиренкова и Демича расстреляли еще по одной машине. Неплохое начало, а?

— Хорошо, если бы все десять, — покачал головой Тахохов.

— Когда на помощь фашистам подоспела еще одна колонна танков, неравный бой закипел с новой силой. Машинист Усиков был убит. Ранен был и командир, но он занял место машиниста и сам повел бронепоезд, команду принял на себя комиссар. Тут разведчики доложили, что фашисты прорываются к переправе. К берегу подходили двадцать танков, стремясь с ходу проскочить Терек. «Не допустим врага на правый берег!» — крикнул капитан Бородавко. В это время и бронепоезд Кучмы обнаружил танковое скопление тридцати машин. И началась дуэль… Короче говоря, за один этот день, двадцать третьего августа, два наших бронепоезда под Моздоком уничтожили восемнадцать вражеских танков, а остальных рассеяли, не дали им переправиться через Терек… Комиссар Абрамов погиб. Многие погибли, отец, в том бою… Погибли и поезда…

Они пошли вперед спотыкаясь. Оба молчали. А потом Габати спросил прерывающимся голосом:

— А вдруг не удержим Терский хребет?

— А как ты сам думаешь, Габати?

— Я так думаю: страшнее того, что было, уже не будет, и страх, я думаю, на стороне басурманов остался. Скоро она им покажет эту, как ее, кузькину мать…

— Кто «она»?

— Известно, кто! Я их в ложбине знаешь сколько штук видел? Э-э!.. Бета говорит, что «катюша» пошлет огненных птиц на басурманов и земля загорится под их погаными ногами. Жду этого дня, не дождусь.

Контрудар

Было раннее тихое утро. Дул теплый ветерок. Над Моздокской долиной поднималось огнистое солнце. В стороне от дорог стоит степной курган, покрытый шелковой сеткой ковыля. Стоит одиноко — свидетель седой старины. Возвышаясь над долиной, курган этот видел дремучие леса на берегах полноводной реки. Леса давно исчезли в этих местах, бескрайняя степь открывалась теперь взору людей, стоящих на кургане. Впереди виднелись станицы Луковская и Терская, а между ними, чуть дальше, город Моздок. Клином выдавались селения Кизляр и Предмостный. На этот «клин» и были наведены бинокли советских офицеров.

Полковник Бушев спустился по высоким земляным ступеням с кургана, взглянул на часы, постоял с полминуты и махнул рукой: