Пламя над Тереком - [183]
«Эх, был бы я постарше, — думал Славик, — я бы с папой ходил в море и тоже бил бы фашистов».
О смерти Вали в доме не говорили. Говорили — она в партизанах.
Астан был убежден, что его жены пет в живых. Горе. Тяжелое горе! И ничего не поделаешь! Партизан фашисты живыми не выпускали. А время шло. Да и Славику нужна мама. «Разумнее было бы!..» — советовали друзья. Жизнь есть жизнь. Люди есть люди. Письма из родных краев обнажали нервы, и он еще острее чувствовал потерю, горечь и боль. Эта боль звала к мести, к яростной, беспощадной мести.
Вся его жизнь теперь была в море, на позиции. Берег для него стал не отдыхом, даже не передышкой между боевыми операциями. Два-три дня на базе, чтобы заправиться, для него становились мукой, еще больше усиливающей боль. Хорошо, что на море много дел: крупная группировка гитлеровских войск с суши окружена и прижата к Черноморскому берегу. Окруженным тут грабителям Кавказа и Крыма остался один выход — удирать морем. Но пути им отрезали советские корабли и авиация.
…Черное море и его берега очищены от гитлеровских войск. Но война идет, надо добить фашистского зверя. И Астан Кесаев всерьез начал собираться на Северный или Балтийский флот. В тех морях для подводников работы еще хватало.
Но… эти доктора! Осмотрели, постучали молоточками по коленкам, прикладывали ухо к груди, рентгеном просветили— и в госпиталь. Астан и сам чувствовал, что легкие у него не в порядке, а тут еще печень забарахлила. «Лечиться, лечиться! Лечиться! До полного выздоровления лечиться» — таков был приговор неумолимого врачебного трибунала.
— Забыть о корабле и о море впредь до выздоровления! — приказал сам нарком Военно-Морского Флота, к которому Кесаев обратился с жалобой на врачей.
Так Астан Кесаев и его друг Коста Кочиев, с тем же диагнозом, очутились в одной палате.
Здесь их посетил нарком Военно-Морского Флота.
— Есть до полного выздоровления! — ответили оба моряка, Герои Советского Союза.
Приказ наркома — закон! Никуда не денешься!
— А поправитесь — в Академию определим, — сказал нарком на прощание.
Это уже был не приказ. Заняться теорией, а потом и воспитанием будущих моряков — командиров кораблей. Когда адмирал флота вышел из палаты, Астан полушутя сказал другу:
— Академия так академия! Может, и в ученые выйдем, а? Но пока мы с тобой еще не профессора, поэтому давай, Коста, питаться свиным салом с медом! Это, брат, лучшее лекарство для легких. Точно говорю.
И таковое лекарство было изготовлено по рецепту самого Кесаева. Астан ликовал и пророчил быстрое выздоровление. Коста Кочиев тоже радовался — осетины народ мудрый, и народная медицина делает чудеса! Все было хорошо, пока в палате не появились два бидона лекарства— нутряное сало с пчелиным медом. Коста Кочиев съел одну столовую ложку лекарства, выбежал из палаты, а потом наотрез отказался есть его.
— Убери, Астан, эти бидоны подальше.
— Что так? — удивился Кесаев.
— Тошнит. Не могу даже видеть, как ты принимаешь это лекарство.
— Нестойкая ты личность, Коста. Это же лучше апельсинов.
Кочиев отвернулся к стене, накрылся с головой, пережидая, пока Астан кончит прием своего лекарства.
— Ну, тогда за твое здоровье, Коста! — торжественно произнес он и, взяв столовую ложку, по-настоящему принялся за дело.
— Дурака ты валяешь, друг мой, — глухо из-под одеяла прозвучал голос Косты.
— Первое в мире средство от любой хвори в легких! Понимать надо! Ты же не мусульманин, а крещеный, — шутил Астан. — И скажу прямо тебе: не будешь лечиться — из моряков в сторожа пойдешь. И твоя Золотая Звезда останется в музее истории Отечественной войны пылиться, друг мой, понимать надо!
— Типун тебе на язык! — буркнул Кочиев. — И как ты такое варево есть можешь?
— А как ты мог торпедировать и потопить восемнадцать вражеских транспортов в море? — почти крикнул Астан. — Что, легко тебе это было? Сам знаешь, что пет… В этих операциях кроме ранений ты на своих торпедных катерах чахотку заработал… Неужто мед с салом труднее есть, чем идти в ночную торпедную атаку при шестибалльном шторме на море?
— Сравнил буйвола с козликом! — с обидой в голосе сказал Коста, а потом отбросил одеяло и закричал — Не могу! Ты понимаешь? Все внутри переворачивается при виде твоего лекарства.
— Ну ладно, не шуми. А ты представь, что это твое любимое блюдо… Вот и все! В этом деле самовнушение— первая вещь.
— Я и воображаю, и представляю, и думаю, что яичницу у тещи лопаю… А глаза на лоб лезут…
— Ну ладно, ладно.х. — говорил Кесаев. — Выброшу сегодня же эти бидоны. Для друга я на все пойду. Выброшу.
Когда вошла медсестра, Астан громко сказал, подмигнув ей, как заговорщик:
— Сестра, дорогая спасительница наша. Очень вас прошу — возьмите эти бидоны и выбросьте их содержимое… Лекарство не так приготовили, испортили, и есть его невозможно…
Затем Кесаев ткнул пальцем в сторону Косты, потом приложил палец к своим губам: дескать, молчите — иду на военную хитрость. И медсестра быстро поняла, улыбнулась:
— Хорошо, Астан Николаевич, все выброшу. В нашем госпитале лекарств достаточно, и мы вас без этого сала и меда подлечим.
Сестра унесла бидоны. Коста отбросил одеяло, приободрился, похвалил своего друга за добрый поступок.
На русский язык переведено уже несколько книг известного осетинского писателя Тотырбека Джатиева — «Два друга», «Морской джигит», «Горная звезда», «Пламя над Тереком», «Дика», издан сборник повестей и рассказов. В настоящую книгу включены две повести. В первой — «Тайными тропами» — поведана действительная история храброго командира особой партизанской бригады осетина Хатагова, которая действовала в годы войны на территории Белоруссии. Во второй повести — «Мои седые кудри» — рассказывается о судьбе осетинки Назират — о ее безрадостном детстве, которое прошло в условиях царской России, о молодых и зрелых годах, совпавших с рождением и становлением советской власти на Кавказе.
Осетинский писатель Тотырбек Джатиев, участник Великой Отечественной войны, рассказывает о событиях, свидетелем которых он был, и о людях, с которыми встречался на войне.
Следы остаются — первая книга о милиции Северной Осетии. Вместе со всеми органами внутренних дел страны сотрудники милиции республики стоят на переднем крае борьбы с пережитками прошлого в сознании людей. Решительно пресекая преступные посягательства на социалистическую и личную собственность граждан, личность и права советских людей, они борются за утверждение социалистической законности и справедливости, за высокую дисциплину и образцовый общественный порядок. В создании сборника приняли участие журналисты, работники МВД республики.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
В новом, возрожденном из руин Волгограде по улице Советской под номером 39 стоит обыкновенный четырехэтажный жилой дом, очень скромной довоенной архитектуры. Лишь символический образ воина-защитника и один из эпизодов обороны этого здания, изображенные рельефом на торцовой стене со стороны площади имени Ленина, выделяют его среди громадин, выросших после войны. Ниже, почти на всю ширину мемориальной стены, перечислены имена защитников этого дома. Им, моим боевым товарищам, я и посвящаю эту книгу.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.