Пламя на болотах - [25]

— Не валяйте дурака! — Хожиняк перегнулся через стол и близко заглянул в изрытое морщинами, темное, как древесная кора, лицо мужика. — Вы прекрасно знаете, в чем тут дело…

Староста смутился.

— Почему прежний осадник уехал? — внезапно задал вопрос Хожиняк, и староста словно сжался на скамье.

— Откуда мне знать, почему он уехал? Не понравилось, видно, у нас, вот и уехал… Семейные дела будто бы, так нам говорили…

— Уж я знаю, какие семейные дела! Ну, только меня-то вам не удастся так легко отсюда выжить!

Он грохнул кулаком по столу. Черный жужжащий рой мух взвился в воздух.

— Вы своих людей знаете, вам известно, что в котором из них сидит. Подумайте-ка хорошенько, кто это мог сделать. Захотите, так будете знать. Уж у вас средства найдутся, стоит только захотеть.

Мужик хитровато усмехнулся.

— Э, какие там средства… Конечно, кое-что знаешь, а то как же так, без ничего. Но сами понимаете, каково мне. Деревня деревне рознь. Вон в Рачках староста крест получил, там народ спокойный, не то что здесь! А у нас одни хлопоты да грызня, а все равно ничего не выходит… Сделаешь — плохо. Не сделаешь — еще того хуже. Кто его знает, как тут и быть.

— Вы должны знать, кто заинтересован, чтобы выжить меня отсюда, отравить мне жизнь. В меня уже один раз стреляли, если хотите знать.

Староста отпрянул.

— Стре-ля-ли?

— Да вот, стреляли!

— И вы ничего не сказали?

— Что толку говорить… Я думал, как-нибудь обойдется, сгладится. А тут… Нет, хватит с меня!

Маленькие серые глаза блеснули.

— А почему вы не пошли в комендатуру? Ведь это их дело, а не мое…

— А вот когда пойдете в Паленчицы, дайте им знать. Самому мне некогда.

Староста съежился.

— Вот те на! Почему это я должен давать знать? Вам это удобнее… Вы и рассказать сможете подробно, что и как, не то что я. Вы же были на месте. Оно, конечно, жалко собаку, большая была собака, с теленка. Ну да, такая и жрет много. А вы бы сели в лодку, доехали до Луга, а там уж до Паленчиц недалеко… На то и полиция, чтобы за порядком смотреть, а раз вы говорите, что еще и стреляли…

В избу вошла старостиха и, не обращая внимания на гостя, принялась накладывать дрова в черное отверстие печи. Она высыпала из чугунка несколько тлеющих углей, тщательно присыпанных пеплом, и разожгла мелкие стружки.

— У меня с этой клетью морока, а до Паленчиц не близко… А тут свинья прямо в воде лежит… Как же так! В прошлом году у меня тоже боровок пропал, хороший боровок был…

Хожиняк встал, чувствуя, что ничего здесь не добьется. Его раздражали женщина, суетившаяся у печи с полным безразличием к его присутствию, гудящий рой мух, лукавые взгляды маленьких глаз старосты.

— Ну, я пойду. А при случае поговорю с комендантом и о вас, — сказал он с угрозой в голосе.

— Почему не поговорить, почему не поговорить… Поговорить всегда можно. Господин комендант хорошо меня знает.

Он медленно шлепал за осадником, провожая его до калитки. Хожиняк на прощанье протянул руку, хотя охотнее дал бы ему затрещину. На мгновение он почувствовал на своей руке прикосновенье жесткой, как ремень, кожи и удивился, как мала эта мозолистая мужичья рука. Его уколол взгляд маленьких серых глаз, глубоко утонувших в морщинах.

Оставляя деревню в стороне, Хожиняк медленно свернул на боковую тропинку. Тонкие дымки поднимались над избами, крытыми тростником, лежащим ровнее и глаже, чем соломенные кровли. Кричал какой-то ребенок, доносился отзвук громкого говора. Он нахмурился, услышав певучие звуки чужого языка, который еще плохо понимал.

Да, со старостой каши не сваришь, незачем было и начинать этот разговор. А в Паленчицы? Осаднику было немного неловко беспокоить полицейский пост по поводу собаки. Ведь он должен бы сам справиться. Но Хожиняк чувствовал себя беспомощным, как ребенок, и это его злило больше всего. И только теперь он вспомнил, что ему же дали какие-то адреса, как это он о них до сих пор не подумал? И первым в этом списке стоял Хмелянчук, фамилия которого была дважды подчеркнута. Хожиняк уже познакомился с ним, сталкивался несколько раз, но никогда не пускался ни в какие разговоры. До сих пор ему все еще казалось, что он справится без посторонней помощи. Он и теперь не отдавал себе отчета в том, что подорвало в нем эту уверенность — отравление собаки или ночная гроза, более страшная, чем все, что ему до сих пор приходилось видеть. Необходимо было с кем-нибудь поговорить, посоветоваться. С Хмелянчуком? Ну, разумеется!

Он свернул к реке, где виднелся лучший во всей деревне дом и зеленели молодые, недавно посаженные яблони и сливы. Рядом мелькали рамочные ульи, которые стояли на земле, а не по-здешнему в ветвях дубов и ольхи, как устанавливали их местные крестьяне.

Хмелянчук в холщовых штанах и белой полотняной рубахе бродил по саду, осматривая кусты крыжовника и смородины. Увидя Хожиняка, он двинулся ему навстречу.

— Вот так гость, вот так гость!

— Я к вам, знаете, по делу…

— Пожалуйста, пожалуйста! Может, сюда, на крылечко, в тени приятнее. Вот и гроза была, а опять жарко.

Они уселись на лавочке. Осадник огляделся. Ровные грядки свеклы и моркови тянулись от дома до высокой ограды. Словно зеленый туман стоял над ними укроп, поднимая прямые светлые стебли вверх. Деревца были тщательно привязаны к жердочкам, дорожка посыпана желтым песком, и Хожиняку вспомнились крестьянские дворы в родных краях. Дальше шли картофельные полосы, и, словно шелковый платок, колыхалась ровная, мягкая, молоденькая рожь.