Пламя и ветер - [27]

Вот уже и сын родился, — как и хотел Хлум, мальчик, глаза и носик совсем как у отца! — а пекарь все еще не мог по-настоящему приняться за работу. На досуге он пек сыночку пряники в форме человечков и клал в колыбельку.

— Петршик тебя благодарит, — серьезно говорила жена. В последнее время она похудела, но глаза ее сияли. — Ты только сахара не жалей. — Она снова склонялась к младенцу и, блаженно улыбаясь, твердила: — Как приятно поглядеть, что наша с тобой любовь принесла нам этот цветок!

Пекарь опять сиживал во дворе у колодца, опять бодрствовал по ночам у печи, полной дыма и жара, пока подмастерья крепко спали, и ночи эти тянулись так медленно, что, казалось, время совсем не движется, не летит, а только чуть шевелит крылами; звезды сияли, потом бледнели, и на рассвете вдали проступал гребень Позовских лесов.

Предсказание доктора сбылось: казармы перестали покупать у Хлума. Это была невозместимая потеря, тяжелый удар по бюджету пекаря.

История с лейтенантом не была забыта, хоть о ней и перестали судачить. Подчас, когда по улице с барабанным боем и под звуки рожка проходила рота, Мария, с ребенком на руках, выходила на крыльцо и, показывая на худощавую фигуру лейтенанта фон Фогельзинга, сверкая глазами, говорила сыну:

— Гляди, сыночек, вон этот хотел убить твоего папу.

Пес Милорд выбегал, остервенело лая, и кидался лейтенанту под ноги. Тот поджимал губы и отворачивался, блестящая сабля вздрагивала в его руке. Поговаривали, что он долгонько пролежал, пока оправился от ран, которыми не пристало хвастаться.

Рота маршировала к площади. Там, на каменной мостовой, барабанщик ударял в барабан, и топот солдатских сапог становился еще отчетливее.

Глава четвертая

1

Старые летописи гласят, что Раньков издавна слыл богатым городом. Этому, несомненно, способствовало его удачное местоположение: город лежал на главном тракте, связывающем Прагу с южными границами королевства Чешского. Здесь процветали ремесла и торговля, на доходы от них, а особенно от земледелия, богател аристократ; он жил неподалеку от Ранькова, в каменном замке, стоявшем в заповеднике, где в изобилии водился красный зверь. От торговли, ремесел и земледелия приумножались богатства, крепла власть помещика и духовенства.

Богаты в Ранькове были — это известно уже не из летописей! — три сословия: дворянское, духовное и мещанское. У остальных же, в особенности у тех, кто трудился больше других, — у поденщиков, батраков в церковных и барских имениях, — все имущество заключалось в кое-какой одежке да обувке. Жизнь у них была несладкая, каждодневный труд — тяжкий.

Однако же население все росло, несмотря на то что умирало много детей, а мужчины часто гибли от увечья на работе и в драках, которые вспыхивали в кабаках и ри случайных ссорах.

Некоторые раньковчане уезжали в другие края, а оттуда многие перебирались в Раньков, ища жизни полегче. Испокон веков стремятся люди найти счастье и легкую жизнь, да только редко находят.

Раньков разрастался.

Когда Ян Жижка со своим крестьянским войском, в мае 1420 года двинулся из Градиште на горе Табор на помощь Праге против короля Сигизмунда, он без труда взял по пути плохо защищенный Раньков, пытавшийся преградить ему дорогу, и сжег монастырь. С тех пор эта гордая обитель лежит в развалинах. Город же быстро оправился, рос и расширялся вплоть до Тридцатилетней войны, когда его сжигали дважды — в 1620 и 1621 годах, после битвы у Белой горы. Потом мятежники занимали его в 1627 году.

Но особенно опустошили Раньков шведы, которые ворвались туда в марте 1645 года, разгромив в битве у Янкова габсбургскую армию под командованием Гётца. Шведы буквально стерли город с лица земли.

Мощь Фердинанда II была тогда растоптана копытами коней шведских ландскнехтов. Император со всем своим двором в панике бежал в Нюрнберг и дальше, в глубь Германии. В сердцах чешских эмигрантов снова воскресла надежда на свержение Габсбургов, на возврат в родные края. Всевышний не остался глух к их мольбам!

Но бывалые ландскнехты, собранные шведами со всех концов Европы, сражались не за освобождение народов и их веры из-под габсбургского ярма, — они дрались только за трофеи, за свою добычу, хоть и прикрывались именем Христа. Им было все равно — Фердинанд ли, католики или протестанты.

Они оказались такими же убийцами и грабителями, как солдаты подлого Габсбурга.

Покидая Раньков, шведские ландскнехты весело трубили.

Пожалуй, эти дымящиеся развалины уже нельзя было назвать Раньковом. Старинный город, разрушенный и выжженный, с трудом вставал из пепла и праха и даже за несколько столетий не достиг былой славы, богатства и красоты.

Домик Иозефа Хлума был построен наполовину из кирпичей давно разрушенного строения, наполовину из камня с развалин монастыря. Когда, случалось, отваливалась штукатурка, видны были эти закопченные старые кирпичи.

А если копнешь поблизости землю, наткнешься на осколки снарядов, куски железа, полусгоревшие балки.

Этот небольшой, приземистый домик видывал виды! Рассказывали, что в нем обитал кожевник Ванек, чья жена сбежала с графским ловчим. После него там жил оружейник Билек, говорили, что его красавица дочь очаровала сына местного графа Вртбы. Несмотря на запрет отца, сын хотел жениться на девушке, сделать ее аристократкой, грозился отцу, что уедет от него, бросит все владения. Да, да, обещал девушке жениться на ней, предлагал руку и сердце!