Пламя и крест - [13]

Ведьма не вспыхнула гневом, даже не фыркнула насмешливым или ехидным смехом. Она лишь покачала головой.

– Я не сделаю ему ничего плохого, Катерина, – серьёзно сказала она, наверное, в первый раз произнося имя своей ученицы. – Поверь мне.

Уставившаяся на неё Катерина прищурилась.

– Ничего подобного, – повторила она.

– Если ты его не приведёшь, я никогда не дам тебе Книгу, – решила старуха.

– Ты подлая гадина, ты мерзкая...

Ведьма прошипела что-то сквозь зубы, и Катерина почувствовала, что не может произнести более ни одного слова. Ба, она не могла даже пошевелиться, будто её настиг приступ паралича. Она могла только с яростью смотреть на сгорбившуюся ведьму.

– Горячая чертовка, ой, горячая, – забормотала старуха. – Но ты дашь мне сына, вертихвостка. Ты знаешь, что я его не трону, ты чувствуешь, что я его не обижу. Я могла бы заставить тебя, но я не буду заставлять. Ты дашь мне его по доброй воле.

Она снова прошипела что-то сквозь зубы, и Катерина почувствовала, что паралич проходит.

– Не дам! – Зарычала она. – Хоть что со мной делай.

– Иди уже, – приказала старуха. – И не забудь обдумать мои слова. Я хочу остаться с ним на столь короткое время, что ты не успеешь даже три раза прочитать «Отче наш».

* * *

Катерина собиралась с мыслями в течение двух дней. С одной стороны, в ней нарастала жажда обладать Чёрной Книгой и добиться благосклонности ведьмы, с другой она боялась за сына. Но ведь старуха поклялась, что не причинит ему вреда, убеждала она саму себя. Но при этом она понимала, что эти уверения на самом деле не стоят ничего. Если старуха захочет нарушить обещания, то нарушит их не моргнув глазом. Но ведь она могла бы меня заставить меня отдать ребёнка, тотчас мысленно добавляла она, но не поступила таким образом. В эти два дня она чаще, чем когда-либо раньше, говорила с сыном.

Она даже поужинала с ним, чего вообще не делала никогда раньше.

«Если я не соглашусь, буду сожалеть до конца жизни», – подумала она на второй вечер, когда уже прижалась лицом к пахнущей розовым маслом подушке.

– А если ты потеряешь сына? – спросило что-то внутри неё твёрдым задиристым голосом.

– Я молодая! – закричала она на саму себя. – Рожу другого!

И в тот же миг она испугалась собственных мыслей и собственной жажды обладания Шахор Сефер. Поскольку на самом деле считала себя хорошей матерью. Ну, так скажем, не худшей. Единственное, в чём она могла поставить себе в вину, так это то, что она не могла заставить себя понять сына, постараться узнать, что он чувствует и о чём думает. В его компании она всегда чувствовала что-то вроде смущения, и, одновременно, стыда из-за того, что он ощущает эту скованность.

– Но ведь я его люблю, – призналась она подушке. – Наверное, – добавила она через некоторое время.

Когда она проснулась утром, она уже решила, что делать. Она решила рискнуть. Ведь старуха не захочет сделать меня врагом, убеждала она себя. И, убеждённая, отправилась после захода солнца в бедняцкий район, едва сдерживая слёзы, видя, как её сын счастлив и горд, что может пойти на прогулку с матерью. Хотя одновременно он был удивлён, что они вышли из дома после наступления темноты, а мать, обычно красивая и стройная, на этот раз одета так, будто хотела спрятаться от людских глаз.

– Идём. – Катерина взяла мальчика за руку. – И помни: ничего не бойся.

– Я никогда ничего не боюсь, – дерзко заверил он. – Когда я здесь, никто не причинит тебе вреда.

– Очень хорошо. Вот это мой сын. – Она взъерошила ему волосы.

Она толкнула скрипучую дверь хибары, в которой жила ведьма, и, как обычно, внутри её окутал саван вони и выедающего глаза дыма из очага. Старуха сидела у костра и помешивала что-то в котелке, подвешенном над пламенем. Во время этого занятия она бормотала, но Катерина, хотя и была в состоянии уловить отдельные слова, не узнавала языка.

– Здравствуй, матушка, – громко проговорила она.

Её сын, видимо, утратил продемонстрированную перед дверью дерзость, ибо она почувствовала, что он сильно сжал её руку и придвинулся ближе, чтобы боком касаться материнского платья.

– Кто этот уродец? – Выдавил он голосом, который по замыслу должен был быть заносчивым и грозным, но перешёл в неконтролируемое пищание.

Ведьма подняла взор.

– Так-то ты воспитала сына, чертовка? – Спросила она насмешливо. – Что, переступая порог чужого дома, он начинает визит с оскорбления хозяина?

– Прости, матушка, – прошептала Катерина.

– Иди сюда, чертёнок. – Ведьма поманила мальчика корявым пальцем, но тот даже не шевельнулся. – Иди, говорю.

В голосе ведьмы не было магии, Катерина могла бы в этом поклясться. Но сын, словно подталкиваемый непреодолимой силой, освободил руку из её ладони и сделал два шага в сторону очага.

– Садись, – приказала старуха.

Он послушно присел, стараясь как можно сильнее съёжиться. Катерина видела что мальчик, хотя он и пытается храбриться, смертельно напуган.

– Ты не научила его отличать правду от притворства, маленькая вертихвостка. – Ведьма повернула голову к Катерине. – Плохо ты занимаешься сыном.

Катерина с трудом проглотила слюну. Единственное, чего она сейчас хотела, это забрать мальчика как можно дальше отсюда. В мыслях она проклинала свою глупость. Между тем старуха отвернулась в сторону мальчика.