Пламя дьявола - [47]

Вот на чем ей следует сосредоточить мысли и энергию — на поисках Марка, — а не вздыхать о человеке, чье отношение к ней ясно показывало, что его короткая страсть сменилась отвращением и презрением.

Когда она открыла глаза, было почти совсем темно. Руки и ноги у нее затекли от неудобного положения. “Должно быть, я задремала, — подумала она, с ужасом вскакивая на ноги. — Но сколько же я проспала? И где же Витас?”

Она напрягла слух, пытаясь воспринять хотя бы слабые звуки, но таинственная тишина, казалось, насмехалась над ней. Она чуть вздрогнула и обхватила себя руками. После ужасной дневной жары ночь казалась просто ледяной. Рэчел взглянула на часы и увидела, что они остановились. Из-за всех этих переживаний и душевных волнений она забыла их завести.

Вопрос в том: когда Витас оставил ее, и сколько времени она должна еще его ждать? Уж не считает ли он, что она должна провести здесь ночь совершенно одна, на этом утесе? “Если в Диабло ведутся разработки, — подумала она, — значит, старатели должны были сделать хоть какие-то убежища, возможно, они находятся глубже в долине”. Если она еще некоторое время пробудет здесь, наверху, то вряд ли сможет спуститься по этой крутизне, что и сейчас-то уже нелегко сделать. А в полной темноте это будет вообще невозможно.

Она собрала флягу и узелок с едой, приготовленной Марией им в дорогу, и начала медленно спускаться по склону в долину, к сверкающей в последних отблесках света реке.

К тому времени, когда она добралась до дна долины, она сильно запыхалась, и ноги у нее дрожали от усталости и напряжения. Спуск оказался гораздо круче и опаснее, чем она ожидала, и при дневном свете она одна, по всей вероятности, не решилась бы совершить его. Некоторое время Речел стояла спокойно, стараясь отдышаться и расслабиться. Потом медленно и осторожно пошла вдоль узкой долины, используя в качестве указателя дороги речку.

Если прежде и был слабый шанс, что хоть одна живая душа находится поблизости, то он только шансом и остался: к этому времени уже услышали бы, как она спускалась. При мысли, что за ней могут наблюдать чьи-то невидимые глаза, ей стало здорово не по себе. Хотя, если бы кто-то был поблизости, то, по всей вероятности, уже появился бы.

Насколько это место, — размышляла Рэчел, чувствуя, как ее со всех сторон обволакивает тишина, — ей больше бы понравилось, если бы напоминало Дикий Запад, со всем его шумом и суетой.

Она так старалась удержать равновесие и не споткнуться, что заметила белую стену только тогда, когда почти уперлась в нее. Она замерла и уставилась на стену. “Что за черт?” — подумала она. Стена была невысокой, ее верх был местами разрушен, в одном месте виднелась калитка, над которой возвышался свод башни. “Колокольная башня, — прошептала она ошарашенно, — в этой глуши? Призывать кого?.. Или что?..”

Калитка висела на одной петле, доски ее почти сгнили. Она обошла калитку и вошла во дворик, то есть в то, что некогда было двориком. Камни, которыми он был когда-то вымощен, сплошь заросли травой и лежали вкривь и вкось. Вид их наводил на мысль о том, какой силой обладает дикая природа, и как трудно человеку совладать с ней. Длинное и низкое белое здание обрамляло дворик с трех сторон, а с четвертой получившийся прямоугольник обрамляла стена с калиткой. В форме здания Рэчел почудилось что-то знакомое, так же как и в арке, которая вела из дворика в само здание. И Рэчел вспомнила:

— Ну, конечно же — монастырь.

Даже при тусклом вечернем освещении можно было разобрать, что это полуразрушенный монастырь. “Монахи, построившие его когда-то, давным-давно его покинули”, — подумала она, рассматривая худую крышу, осыпавшиеся арки и груды камней, оставшиеся от статуй.

У нее вдруг появилось страстное желание убежать отсюда, оставить эту грустную обитель привидений… — кого там? — священников, братьев, монашек, — которые жили здесь. Но она приказала себе не дурить. Ей нужна была крыша на ночь, и перед ней находилась такая крыша, во всяком случае, что-то похожее на нее.

Речел заставила себя идти дальше, — ее сапоги звонко стучали по камням дворика. Прямо перед ней прошуршало какое-то ночное существо, — чуть заметное тельце его скрылось в тени.

Рэчел замерла, сердце ее бешено колотилось.

— Спасибо и спокойной ночи, — произнесла она вслух. Звук собственного голоса почему-то поднял ей настроение, взбодрил ее, и Рэчел поняла, что продолжительная тишина действует ей на нервы. Не то, чтобы она имела что-нибудь против тишины вообще. Но в этой тишине было что-то неестественное, как будто все, что живет и движется, затаило дух в ожидании какого-то несчастья.

Она громко позвала:

— Алло! Здесь кто-нибудь есть? — И ей показалось, что в ответ донеслось эхо приглушенного стона.

Она глотнула воздух.

— Витас? — позвала она снова. — Это ты?

Он, может быть, ранен: упал с лошади и лежит здесь, все время ожидая, что она придет и найдет его? Он казался великолепным наездником, но ведь несчастье может случиться со всяким.

Речел стала пробираться в направлении, откуда ей послышался стон, и вступила в тень монастыря. Посмотрела вверх на висящую над входом арку с некоторым сомнением — уж не собирается ли она рассыпаться, но арка казалась достаточно крепкой. Перед девушкой открылось несколько дверей в маленькие комнаты — видимо, это были монастырские кельи, хотя они скорее напоминали тюремные камеры. Когда-то в этих крошечных кельях монахи спали, молились и размышляли. Она встала на цыпочки и заглянула в одно из окошек в двери, но это ее движение вызвало внезапный испуганный шелест крыльев. “Птица, — подумала она, — а может, и летучая мышь”. — И Рэчел поспешно отступила назад.