Пламенные Сердца. Испытание Веры - [2]

— Дык а ты в свой ходи, а не в Машкин!

— А ну цыц! — прикрикнул Трофим. — Вы нас простите, господин аскет, все на взводе с этой напасти. Того и гляди в глотки друг дружке вцепимся, что ваш кровосос! Вы в дом-то проходите, покушайте, бражки испейте, отдохните с дорожки. А я пока эту козу взгрею как следует.

— Спасибо за гостеприимство, но отдыхать некогда, — строго произнес странник. — Девчонку отпустите и расскажите подробнее о вампире.

— Да как же бросить ее, господин хороший! Мы и так почти год терпели, пока эта наглячка нас обкрадывала!

Селяне закивали, хотя многие женщины и старухи держались за сердца, глядя на тощую, едва живую бродяжку.

— Неужто так сильно обкрадывала? — нахмурился гость.

— Ну как сильно… То хлеба кусок стащит, то яблоко, то куст картошки выроет. Вредительница малолетняя, хуже упыря!

— Получается, только еду крадет?

— Ну…, - староста опустил взгляд и пожал плечами, — выходит так.

— А родители ее где?

— Да волки загрызли прошлой зимой, Свет защити. Вот она и живет одна на отшибе. Хоть и вороватая, но тихая, потому и не гоним прочь.

— Но и брать на поруки тоже не собираетесь.

— Ох, не судите, господин аскет! У самих детишки по лавкам сидят, а времена нынче неспокойные, неурожайные. Нечисть лютует, князья устали без дела троны протирать, того и глядишь опять междоусобица грянет!

— Спаси Свет, спаси Свет, — запричитали в толпе.

— Ладно, пошли в дом. Но девчонку отпусти, понял?

Староста не посмел спорить с чужаком, нехотя разжал пальцы, и нищенка раненым зайцем унеслась прочь за околицу, только видели.

Войдя в просторный бревенчатый сруб, аскет удовлетворенно кивнул — несмотря на важную должность, жил Трофим небогато, можно даже сказать скромно. Бычьи пузыри вместо стекол, домотканые льняные занавески, самодельная мебель и огромная, явно сложенная еще руками прадедов печь. Про детишек тоже не соврал — те и впрямь нахохленными воробьями расселись на лавках и полатях, пока женка в простецком сарафане и платке накрывала на стол.

Достала из печи исходящий паром чугунок с гречневой кашей, выставила крынки кваса и кислого молока, нарезала щедрыми ломтями хлеб. Мальцы захлебывались слюной от невообразимого запаха свежей деревенской пищи, но не смели даже прикоснуться к резным ложкам, покуда место почетного гостя пустовало.

Путник повесил на гвоздик сумку, перевязь с ножнами и плащ, согласно обычаю низко поклонился, входя в комнату, и сел во главе стола. Рядом примостился Трофим, жена ушла на другой конец и замерла, сложив руки на округлом животе и смиренно уставившись в пол.

Мужчина взял краюху хлеба, но есть не стал, лишь положил на свою тарелку. Зато опрокинул полную кружку воды, смахнул капли с седой бороды и кивнул хозяину — мол, рассказывай.

— Две недели назад все началось. Тоська, дочурка Михи-кузнеца, повадилась по ночам в лес бегать. Ну, отец не особо-то переживал — дело молодое, парней у нас мало, небось из соседнего села женишок похаживает. Тем паче, дольше полуночи никогда не задерживалась. А тут утром родня проснулась — Тоськи дома нет. Подняли народ, пошли лес прочесывать, нашли… Свет упаси, лучше бы не находили. Пускай бы думали все, что медведь заел или в речке утопла… В общем, лежала Тоська, — Трофим понизил голос до шепота, — в чем мать родила. Мертвая, но счастливая такая, довольная… во весь рот улыбалась. На шее — две дырки, и крови нету. Совсем. Ни капельки не осталось. О как. Тут-то мы за вами и послали гонца.

— Еще нападения были?

— Агась. Кольки Хромого дочка — Белкой звали за волосы рыжие. Эх, девка была красы неописуемой, из города сваты ездили! Тоже повадилась в лес бегать. Но мы-то горьким опытом научены, заперли ее в доме от греха подальше. А она… ой, Свет пощади, давай рыдать и руки заламывать — люблю, жить без него не могу! Без упыря, то бишь, представляете, господин аскет?

— Вполне, — угрюмо бросил мужчина.

— Ну вот… Заперли-то ее заперли, а он к ней в окно залез, падлюка такая. Солнышко встало — у бедняги лыба до ушей и крови нет. И никто ничего не слышал, спали все как убитые. Такие дела.

— У кого-нибудь еще симптомы есть?

— Чавось есть?

— В лес кто бегает?

— Да нет, вроде. Верка разве что, но она там постоянно ошивается. Поутих черт проклятый, насосался кровушки, переваривает небось.

— Верка?

— Воровайка наша неприкаянная. Верой ее кличут, семья у нее больно верующая была, только не спасло их это от волков.

— Надо поговорить с ней. — Странник встал, сунул хлеб в карман и направился к двери.

— Бесполезно, господин хороший, — молвил вслед староста. — Она и раньше тихоней была, а после смерти родителей и вовсе онемела.

— И все же я попытаюсь, — ответил мужчина, застегивая пояс с ножнами.

Вера неслась по чаще из последних сил, огибая овраги, прыгая через бурелом и продираясь сквозь переплетения ветвей. На чумазом лице и черных как уголь босых ногах алели свежие царапины, в колтуны набилась листва и ветки, мешковину сплошь усеивали репьи.

Преследователи то отставали, то снова рвались вперед, распаленные охотничьим азартом. Некоторые умудрялись даже метать на ходу камни и комья грязи, но ни один пока еще не достиг цели.