Пламень очистительный - [3]

Но без риска нельзя, как без него? Без толики риска в нашем деле никак невозможно: осторожностью нюха на прибыль не заменишь. Чуять надобно, а не размышлять, — перед самим собой лицемерил Мусорос.

Нужные знакомства, «дружески» скрепленные отчислениями от прибылей, откаты, круговая порука, квалифицированные аналитики, послушные трейдеры, дрессированные брокеры и прочие платные да подвластные, более того, идейно преданные делу приумножения хряксовой безналичности помощники сводили финансовую деятельность новоявленного «титана» к малопривлекательному для Мусороса процессу. Процесс заключался в еженедельной выдаче многочисленным прилипалам заработной платы да вызовом на верхотуру небоскреба парикмахера с визажистом для последующего представительского выпячивания провидческого «я» по телеэкранам обывателей.

— Ибо предопределено, — продолжая поучать столешницу, тяжко вздохнул Мусорос, придавленный бременем ответственности перед социумом, — мы, избранные, пишем правила вашего послушного существования! — обратился заодно, но с гораздо более проникновенным пафосом к жалким, безусловно пропавшим бы без покровительственной опеки, сновавшим внизу «муравьишкам», исправно приносящим непрошеным кукловодам верный доходец по процентным выплатам.

Доходец был, чего греха таить, но в основном благодаря колоссальности вкладываемых сумм, заработанных, увы, в прежние времена, когда все было настоящим: и риск, и мзда, и прибыль. Тоска по лихому времечку, когда Мусорос, авантюрист более по принуждению, чем по призванию, лихо, точно молотком орудуя, сколачивал первоначальный капиталец, временами щемила находящийся под неусыпным медицинским контролем орган, у простых смертных именуемый сердчишком. Потому-то, лишь в силу переходящего уже в неотъемлемую привычку «щемления» поименованного органа, допустил Мусорос досель весьма редко да почти никем не виданное — слабинку: соизволил предоставить аудиенцию заведомому проходимцу, прикатившему, вдобавок, откуда-то из Восточной Загнипы. Из региона, где честного человека можно встретить лишь в очереди за пособием по безработице, порядочного — увидеть лишь шарящим в поисках медяков, добро бы по своим карманам. Приличные же люди… ну да этих не осталось вовсе, они как липку ободрали всякого, неосторожно подвернувшегося под руку, и когда еще свалили в осененные обирализмом цивилизации.

Вызывало у Мусороса сомнение, что на встрече-то никто особо не настаивал — попробовали бы только! В подобном случае исход предельно ясен. «От ворот поворот», как, должно быть, любила говаривать мусоросова бабка, которой, впрочем, финансист никогда не посылал поздравительных открыток, а с годами, вообще, напрочь забыл старушенцию, но все же временами да задним числом ценил в качестве неотъемлемого звена своего чистоплюям непонятного для чего на свет нарождения.

Дельце жалкого загнипиишки с медяками неизвестно из чьих карманов казалось Мусоросу особым, требующим личного разбирательства, а вот почему, в силу каких причин?.. Не существовало осмысленного ответа колебаниям собственного сознания, утешало лишь следующее соображение: «В дерьмо я с многолетним-то опытом вляпаться не должен, а если вляпаюсь, то пускай только треклятые хренпузы окажутся неправы, и верная примета не к деньгам — мигом опущу их национальную валютку до положения, граничащего с неприличием!»

«Ну вот, — вновь испытал Мусорос оживление в предвкушении чужих неприятностей, — встреча еще не состоялась, а попахивает уже золотыми денечками. Ведь не может же тухлое амбре исходить обыкновенным зловонием из туалета — экономил трейдерский гуру на сливной водичке — а пускай даже оттуда: сантехнику тоже не мешало бы жалованье урезать или задержать на полмесяца. У него ведь, кажется, маленькие детишки, истосковавшиеся по подарочкам?» — отрадно подумалось о замерзающих, голодных детях, с надеждой глядящих, ожидая папочку, в заиндевелое от холода оконце.

— Ух! — аж поежился Мусорос. Возвращалось приподнятое настроение, гений финансовых комбинаций ощутил себя вновь входящим в былую форму, мнилось: чуть ли ни восседал на боевом коне, а не за тривиальной, пусть и «бансайской» столешницей.

А запах? Так что ж, на поверку-то Мусорос пребывал в экскрементах постоянно, по самые уши, что и без хренпузских примет приносило колоссальные прибыли. Но рекордно смердящей нечистотой, в которую со вкусом навозной мухи угораздило вляпался, являлся личный секретарь, персонально ответственный за щепетильные вопросы. Лакейская, гаденькая внешность мозгляка, казалось, вопила: «Держись-ка, братец, от меня подальше, а то не отмоешься!» — и отгоняла, уже в первый момент встречи отталкивала всякого индивида, не мнящего себя полным дегенератом или не имеющего отношения к финансовой деятельности. Где бы ни присутствовал секретаришка — было мерзко, а где отсутствовал, становилось мерзопакостно с его появлением.

Мусоросу же внешность субъекта, скроенного из изнанок теневых сторон человеческих натур, показалась многообещающей. И, действительно, в кое-каких делишках новый подручный проявился непревзойденным асом: непредсказуем в заметании следов, неординарен в выборе потенциальных объектов приложения деятельности гнусного секретариата и виртуозен в изысканиях невиданных пакостей. На самых отвратительных страницах наипошлейшей желтой прессы не описывалось и десятой доли того, что наполняло сознание этого почти идеального творения тупиковой цивилизации.