Плач третьей птицы: земное и небесное в современных монастырях - [73]

.

«Нас не учили», – ноет раскрашенная как папуас дама, сдавая внука в воскресную школу. «Нас тоже», – немного резко отвечает монах-преподаватель, и правда: крещены, пострижены, некоторые и в сане, но повседневно жить с Богом и впрямь не научены. Присловье гласит: во Христе можно только умирать; но вот пока не умираем, пока пребываем на грешной земле, хотелось бы усвоить какую-то программу, что ли, рекомендуемый способ бытия, наметить контур, хотя бы приблизительно очертить позиции – к чему следует стремиться и каким способом сего достигать.

Нет, бывает, учат, и теории предлагают, стратегию, тактику, «методику монастырского душеспасения»{573}, но тайна не сводится к прописям и остается тайной. На пути разумных, светлых и рациональных проектов всегда ложится «проклятая свинья жизни»{574}: единственное, неповторимое, собственное мое бытие не вмещается в границы чужого опыта и не подходит к измышленным благими намерениями универсальным схемам.

Какие могут быть правила, когда бестолковая легковерная душа то и дело меняет позиции в зависимости от чего-то нового увиденного, прочитанного или восчувствованного? На самом деле протоптанных дорог и надежной определенности не существует, как и ничего общепринятого, удостоверенного, патентованного{575}.

Поэтому приятная, лечебная, успешная религия никак не удается; сплошные ошибки, падения, сомнения, тупики. Бога нигде нет{576}: Он дал талант веры и удалился в чужую страну{577}, а здесь тело требует своего, сердце надрывается от недоумений, ум повисает над бездной – я не могу Тебя понять!{578}

Сколько лет пройдет в уродливых крайностях неофитства, пока догадаешься, что Христос не подвластен никаким нормам, договорам, обязательствам, Он игнорирует причинно-следственные связи, времена и сроки, не поддается усилиям, не реагирует на сопли и вопли; Он не ручной Лев{579}.

Ответы Евангелия на важные вопросы бытия не носят характера четких рекомендаций; Господь недаром применял притчи, породившие многие тома интерпретаций, истолкований – по мере всякого имеющего уши. Однако ясно сказано: веруй в Иисуса Христа{580}; если сознание услышало Зов, следование ему должно быть глобальным, всецелым, захватывающим всё существо человека{581}. Святитель Григорий Палама требовал от подлинного монаха соответствия именованию – μόνος он трактовал как цельность, внутреннее единство{582}.

Но где вера, с которой всё возможно{583}, спасающая{584}, исцеляющая{585}, очищающая{586}, рождающая радость неизреченную{587} и любовь друг ко другу{588}, где полная вера от искреннего сердца{589}, где праведность через веру{590}, где вера, открывающая доступ к Богу{591}; где сотворенные дела{592}, реки воды живой{593}, победа, победившая мир?{594}

В наше время нельзя не заметить тенденцию к дегенерации веры, к ее вырождению и измельчанию, подмене легкомысленными глупостями и суевериями{595}; «у тебя сколько чудес сегодня было?». Постоянно взвинчивать псевдодуховные ожидания и чувства, конечно, проще, чем нести будничный трудовой подвиг доверия Христу, Им соизмеряя каждый миг, каждый поступок, каждое слово.

Если любите Меня, соблюдите Мои заповеди{596}. Однако любой скептик, подобный иудеанину – оппоненту Иустина Философа, – имеет право сомневаться в способности человеческого естества соответствовать великим словам Евангелия, ибо христиане, хвалясь благочествовать, жизнью своей не разнствуют от язычников{597}.

При любом посягательстве на самое дорогое, неприкасаемое, тщательно оберегаемое я высокие слова и претензии оборачиваются кликушеской имитацией. Обнажается агрессия, острые когти, беспощадная мстительность, и не узнать в нас приверженцев Его. Кто вправе сказать с Иосифом Прекрасным: «Не бойтесь меня, я Божий!»?

В ссоре, гневе, раздражении христианство наше улетучивается. «Ты права, но уступи», – умоляет игумения. «Ага! Дура я, что ли!» Всегда побеждает злобная логика мира, от которого мы будто бы ушли; предаемся мечтаниям, осуществлению которых все время что-то мешает. Живем «на черновик», словно надеясь потом переписать начисто, может, в раю, где не придется сталкиваться с чуждыми, скверными, искушающими людьми.

Какие могут быть правила, когда бестолковая легковерная душа то и дело меняет позиции в зависимости от чего-то нового увиденного, прочитанного или восчувствованного?

Как мы веруем, зависит даже от погоды: холод, жара, дождь, ветер повергают в недовольство и ропот, как и всё, причиняющее неудобство телу. Весьма влияет фактор здоровья: мы согласны любить Бога больше, чем отца и мать, но не больше, чем свою плоть. Страшно помыслить, каков будет суд, если застанет нас в температуре 40 градусов (о. Александр Ельчанинов), а боль вовсе похищает веру. Подобно язычникам, мы полагаемся на врачебные средства, хотя запоем читаем о чудесах: «…у него были три серьезные, страшные и к тому же неисцелимые болезни… Я сказал ему, он сразу выздоровеет, как только поверит, что Бог может его исцелить… Я потребовал от него возложить всю надежду на Бога… и его плоть стала здоровой, как у младенца… У него были лекарства и два ящика для уколов, и я сказал ему, и он выбросил все это вниз со скалы; и впредь стал он жить здоровым»