Плач третьей птицы: земное и небесное в современных монастырях - [43]
Уставы включали правила о странноприимстве, которые во многих наших монастырях полностью забыты: в женских вошло в моду не поднимать глаз на посетителей и не отвечать ни на какие вопросы, а в мужских строго взыскивать за короткую юбку и декольте. Получить стакан воды хотя бы для ребенка можно только с разрешения настоятеля, который всегда в отлучке.
«История монахов» повествует, как встречали паломников в Нитрийской пустыне: выходили навстречу с водой, мыли ноги, чистили платье, приглашали к трапезе; старались услужить, ибо страннолюбие, по Ефрему Сирину, выше многих добродетелей. Сам великий Пахомий покорился истине{290}, плененный теплым радушием и гостеприимством христиан города Оксиринха, где побывал юношей, когда служил в армии. В его обители приходящих сперва угощали отдельно от братий, но после замечания приезжего священника авва пересмотрел этот противный любви порядок. Не мешало бы и нам отказаться от распространенного обычая кормить богомольцев в сарае и чем похуже. На Афоне паломников сажают за один стол с настоятелем, а размещают в архондариках; ἄρχων значит «высокий гость», т. е. там все гости – высокие; монахи, как правило, улыбчивы, разговорчивы и трогательно внимательны{291}.
Нынешний послушник, обладая воспаленным чувством собственного достоинства, к терпению наказаний способен очень мало и мчится собирать вещи порой после самого мягкого порицания.
Чужепостриженников принимать запрещалось, разве в виде исключения, после длительного испытания, с ведома и согласия начальства покинутого монастыря. Правило это по разным причинам, в том числе и по недоверию к предполагаемой им душевной широте предыдущего игумена, часто нарушалось и нарушается.
Посещения родственников и отлучки из монастыря всегда жестко ограничивались как безусловно нежелательные, вмиг разбазаривающие нелегко нажитое внутреннее добро.
Пункт о похоронах предписывал круглосуточное моление о почившем и всеобщие торжественные проводы; сложился и свой чин отпевания, так что многие из тех, кто хоть раз присутствовал на монастырском погребении, готовы только ради него потерпеть тяготу и зной иноческого пути.
Уставы предусматривали и наказания: за ложь, ропот, лень, гневливость, нерадение о монастырских вещах и т. п. Епитимии налагались в виде лишения общения в пище и молитве, публичного выговора, затвора, стояния, когда все сидят, сухоядения (хлеб и вода), отлучения от Евхаристии на какое-то время. Распутного монаха преподобный Пахомий привел к колодцу и оставил на четыре месяца поститься и плакать; за тяжелые проступки – блуд, воровство, ропот и подстрекательство к бунту – могли присудить к публичному покаянию, бойкоту и даже порке (бичеванию), но это уж перед изгнанием.
Нынешний послушник, обладая воспаленным чувством собственного достоинства, к терпению наказаний способен очень мало и мчится собирать вещи порой после самого мягкого порицания. Но и в 1853 году митрополит Филарет, составляя «Правила благоустройства монашеских братств в московских ставропигиальных обителях», по-видимому, имел в виду немощь насельников, утверждая в качестве не карательных, а назидательных мер всего-навсего поклоны, удаление от братской трапезы и заключение в келье до трех дней. Правила требовали назначать наказание наедине, без гнева, с точною справедливостию и кротостию{292}.
С древних времен мужские монастыри принимали на себя материальное попечение о женских обителях: как повествует «Лавсаик», Панопольская обитель, входившая в Пахомиево братство, славилась большим числом умельцев-ремесленников; часть дохода от их изделий употреблялась на содержание женских монастырей. При этом не могло быть и речи о вмешательстве во внутренние дела в нарушение абсолютных прав настоятельницы по управлению.
Случается, человек, проживши в монастыре десять лет, при крутом повороте обстоятельств теряет всякие ориентиры и не умеет отличить свет от тьмы.
Однако общение с противоположным полом категорически возбранялось, как пламенеющий огнь, как пагубнейший яд змеин{293}. При нынешней неразборчивости женский персонал в мужских монастырях – обычное дело и, случается, превышает число братий; даже записки поминальные подают о здравии «архимандрита Т. с бр. и сестрами».
Один игумен, когда ему указали на эту несообразность, искренне изумился: «Кто же будет щи варить?», а также, добавим, стирать, наводить чистоту, пасти и доить коров, перерабатывать молоко, печь просфоры и хлеб, выращивать овощи и розы, шить облачения, размещать приезжих, торговать в лавке, вести бухгалтерию и составлять отчеты, отвечать на телефонные звонки, покрикивать на рабочих, словом, делать все, не касаясь лишь Престола… А благодарности никакой, еще и шахидками дразнят за черную униформу: юбка до полу, платок до бровей.
По сути, имеют место двойные монастыри; кое-где их неофициальный статус подтверждается строительством отдельного корпуса и постригами женщин, которые, тем не менее, остаются бесплатной, бесправной и попираемой обслугой, конечно, по собственной воле избрав такую участь ради обожаемых батюшек и из-за страха перед угнетением, будто бы неизбежным в женских монастырях; мужское господствование
