Плацебо - [59]

– О, – только и смогла вымолвить Глория, – большое спасибо.

Долор протянула ей большое блестящее красное яблоко.

Глория поднесла его к своим пухлым алым губами, откусила маленький кусочек.

– Мм… какое сочное! Как будто настоящее! – восхитилась она.

Глория укусила еще раз. Раздался хруст. Из ее рта тоненькой струйкой потекла кровь. Глория закричала и со всей силы бросила яблоко на пол, это месиво смешалось с металлическими искрами.

Нула нагнулась, чтоб рассмотреть поближе.

– Это… это булавки! – подняв голову, ликующе произнесла она.

– Железо. Ей нужно больше железа. Ей не хватает железа, – бубнила Долор, – я же пропустила курс эндокринологии, я думала, так надо, железо, больше железа.

Ё. снова извлек приемник из кармана и включил режим «аплодисментов». Затем переставил на «сирену» и позвонил в «скорую».

– Это была новая серия шоу «Место»! – Вальтурис встал со своего кресла, лихо закрутился и щелкнул пальцами!

Ё. скрутил Долор и, обмотав вокруг ее шеи платок, потянул края на себя, чтоб участница потеряла сознание.

– Несомненная польза от агрессии, как видите! – шепчет Нула в камеру. – Рефлексии и самокопания приводят к успеху, что и продемонстрировали наши участники! В следующий раз, когда захотите разобраться в себе, – вспомните о том, как это бывает. А теперь давайте попляшем!

Ё. включает звуковой режим «веселье».

Запускаются титры шоу «Место».

За кадром: Глава 4 Пинцет и Гребень

Пинцет

Комната разделена на две половины глухим мутно-белым стеклом. Незатейливый интерьер кабинок дублировался: деревянный стол, на нем ржаные хлебцы, красная кружка с молоком, лист бумаги и автоматическая ручка, к столу придвинут массивный деревянный стул. На стуле стоит статуя многоликому социуму, представляющая собой хаотичное переплетение холодных гипсовых рук. Напротив сидит человек. На черном потолке выщерблен знак вопроса, в который вмонтированы светодиоды – единственный источник света. Если присмотреться, можно увидеть, что в пальцах статуи зажат металлический пинцет, одна половина которого выкрашена в синий цвет лаком для ногтей. А если затаить дыхание, можно расслышать вопрос, который гипсовые руки задают человеку. Внутри статуи находится камера и микрофон, превращая ее в полноценного собеседника, который не осуждает, не принимает решения и не дает ответов. Задача таких устройств одна – задавать вопросы.

– Вы видели раньше этот предмет? – спрашивают руки.

Человек вздыхает. Если достанет смелости – можно заглянуть ему в лицо. Перед нами – женщина, на вид ей не больше тридцати пяти, она сильно сутулится, локти на столе, подбородком упирается в скрещенные руки, плечи выдвинула вперед, выражение лица у нее отсутствующее. Короткий ежик жестких волос, прямой нос с горбинкой, маленькие тусклые глаза, высокие скулы, тонкие, хорошо очерченные губы.

– Видела, – отвечает женщина.

– Долор, – обращаются руки, – не могли бы вы его описать?

– Острый, старый, холодный.

– Кому он принадлежит?

– Эрику.

– Кто такой Эрик?

– Мы с братом – Эрик, – Долор замолчала, пытаясь подобрать слова. – Вначале Эриком был только он, но потом его усыпили, это было его решение, как только ему исполнилось двенадцать, и тогда я стала Эриком, мы так договорились.

– Почему он подал заявку на усыпление?

– Он правильно сделал, он вообще не должен был родиться, таких, как он, уничтожают еще в пробирках, это была какая-то ошибка, он был ужасный уродец. Ни ресниц, ни бровей, ни зубов, ни ногтей, ни волос, ни черта. Голое отвратное тельце.

– Вы бы хотели, чтоб он никогда не рождался, Долор?

В комнате повисла напряженная тишина, как будто над просторной ванной вдруг поднялся тяжелый бархатный занавес и обнажил актеров, совершенно не готовых к тому, чтобы предстать перед зрителями.

– Да. Я бы сама не хотела рождаться.

Руки издали звук, похожий на кваканье.

– Не утрируйте, – снова квакнули. – Вы похожи на брата, Долор?

– Мы хотели этого, мы были похожи. Мы были Эриком, и это было так хорошо, – Долор опустила голову на руки.

Долор чувствовала себя тепло и уютно в укромном воспоминании. Вот они с Эриком напялили налобные фонарики и спрятались в халабуду из ярких диванных подушек, пыльных покрывал, разноцветного зонтика и двух фиолетовых слонов. В халабуде они сочиняли рекламные слоганы для своего цирка. Однажды они вырастут, станут высокими, заметными и все сразу увидят их уродство и станут восхищаться, тогда они научатся глотать шпаги, ловко врать, мастерить шатер из листьев лопуха, кататься на моноцикле над пропастью, заведут обезьянку… Они уже пользуются успехом среди знакомых, их приглашают на дни рождения. Вчера Долор выдумала для них первый настоящий сценический образ: они выкрасили пальцы в синий и замотались в красное полотно, оставив свободными только по одной ноге, получалось ходить только вразвалку! Даже придумывать ничего не надо, всем уже смешно. Так они и пошли в ванную. Никого не было дома, и можно было есть тающий от жары шоколад, дотрагиваясь грязными липкими руками до белоснежной ванны и хохотать. А потом Эрик взял пинцет и вырвал Долор все ресницы, по одной, а она морщилась и думала о том, что их цирк станет самым великим на свете, а волоски из бровей было вырывать уже совсем не больно, даже приятно. Эрик собирал волоски, ни одному не дал упасть на пол. Они завернули сокровище в тонкую папиросную бумагу, добавили немного земляничного чая для вкуса и, облокотившись друг о друга, курили. Втягивали в себя ресничный дым и смотрели на то, как садится солнце. Они верили, что волосы отрастут у них обоих, что завтра будет новый день, и что ресничные сигареты спасают от необходимости усыпления. А когда приходило время ложиться спать, Долор забиралась на второй этаж двухъярусной кровати, Эрик выключал свет и читал сказки. Он включал налобный фонарик и забирался под одеяло, оттуда его голос звучал глухо, как из пещеры, Долор прижималась ухом к простыне и прислушивалась. Спустя несколько секунд она различала слова, а по мере того, как Злая Королева приближалась к хижине юной принцессы с корзиной, полной румяных яблок, Долор все глубже проваливалась в сон…