Пиявка - [6]

Я познакомилась с Кеннетом на демонстрации моделей «Розкен» — у меня, конечно, был билет от редакции. Знакомый журналист указал мне на Кеннета:

— Это кен от «Розкен», — сказал он. — Вот уж кто действительно стоит в хвосте. Всему голова Роза. Кеннет только складывает цифры и выдает сестричке чеки.

Кеннет был ужасно симпатичный. Знаете, тип Джека Бьюкенена или Рекса Харрисона.[14] Высокий, светловолосый — море обаяния. Первым делом я спросила, женат ли он, и мой знакомый ответил, что он еще не попался на эту удочку. Он представил меня Кеннету и Розе — они были ни капельки не похожи друг на друга, хоть и брат с сестрой, — и я рассказала Розе, что мой шеф собирается написать о них в газете. Она, конечно, обрадовалась, и я получила приглашение к ним на ужин. Дальше — больше. Название фирмы мелькало в газетах, ее популярность росла день ото дня.

— Улыбнитесь прессе — и пресса улыбнется вам, — сказала я Кеннету, — а если она на вашей стороне, успех вам обеспечен.

Наш разговор происходил на небольшом ужине, который я устроила специально для Розы и Кеннета, пообещав, что будет приглашен также Вернон Майлс и они с ним познакомятся. Я рассказала, как мы с ним дружны, и они надеялись договориться об оформлении его следующей пьесы. К сожалению, Вернон Майлс так и не смог прийти — из-за очередного приступа астмы, как сообщил его секретарь.

— Какая вы предприимчивая девушка, — обратился ко мне Кеннет. — Таких я еще не встречал, — и осушил пятый бокал мартини. Он уже тогда слишком много пил.

— Вот что я вам скажу, — отвечала я. — Не давайте сестре оттирать вас в сторону. «Розкен» надо произносить по-другому. Ударение должно падать на кен.

При этих моих словах с него чуть весь хмель не слетел. Он опустил бокал и уставился на меня.

— Почему вы так думаете? — спросил он.

Я пожала плечами:

— Не могу спокойно смотреть, как мужчина позволяет женщине верховодить. Особенно если мужчина с головой. Значит, он лентяй, и больше ничего. В один прекрасный день кен вообще отпадет от «Розкен», и виноваты будете только вы сами.

Представьте себе, после этого он пригласил меня обедать, и я услышала подробный рассказ о его детстве и о том, как Роза и мать всегда мучили его. Конечно, они были привязаны к нему, но я сразу сказала, что в том-то вся и беда. На него смотрели как на собственность.

— Послушайте, вы должны проявить характер и стать наконец хозяином положения, — посоветовала я ему.

Этот обед имел неожиданные последствия. Между Кеннетом и Розой вскоре произошел крупный разговор. Такое случилось у них впервые, как потом признался мне Кеннет, но зато в результате атмосфера явно разрядилась, потому что с тех пор их деловые отношения стали несколько иными, и Роза поняла, что ей следует считаться не только с собой. Манекенщицы начали поговаривать, что обстановка в фирме изменилась к худшему, на самом же деле просто дисциплина стала строже и им теперь приходилось больше работать.

Кеннет сделал мне предложение, когда мы застряли в автомобильной пробке. Он отвозил меня домой после вечеринки — я по-прежнему жила в Виктории в доме, доставшемся мне по завещанию тети. Затор образовался на перекрестке — светофор, как видно, заело.

— Красный свет означает опасность, — сказал Кеннет. — Это про вас.

— Вы мне льстите, — отвечала я. — Разве я похожа на femme fatale?[15]

— Как насчет fatale, не знаю, — сказал он, — но то, что мы застряли, о чем-то говорит.

Тут, конечно, он не мог не поцеловать меня, ничего другого ему не оставалось. Потом светофор переключился, — наверное, на главном пульте устранили неисправность. Я первая это заметила.

— А что значит зеленый, вы знаете? — спросила я.

— Да, — ответил он. — Путь свободен. Вперед!

— Ну что ж, я тоже свободна, — сказала я. — У вас нет никаких препятствий.

Признаться, я не уверена, что мои слова не застали его немножко врасплох. Вы же знаете, как нерешительны в таких вопросах многие мужчины; ему наверняка понадобился бы еще денек-другой, чтобы созреть. Как бы то ни было, вскоре после этого пошли разговоры о нашей помолвке, а когда такие вещи попадают в печать, опровергать их не имеет смысла. Я объяснила Кеннету, что в таком случае мужчину можно заподозрить в непорядочности, а это грозит подорвать престиж фирмы. И вообще, мало ли что могут подумать про неженатого модельера. Короче говоря, мы обвенчались, и у меня был великолепный свадебный наряд — подарок фирмы. Все вышло очень романтично, жаль только, что отныне мне пришлось называться миссис Ступор.

Мы с Кеннетом обожали друг друга, хотя у меня почему-то с самого начала появилось предчувствие, что семейная жизнь у нас не сложится. Во-первых, у него был слишком непоседливый характер, его все время тянуло переезжать с места на место. После свадьбы мы вылетели в Париж с намерением провести там неделю-другую, но не прошло и дня, как он сказал: «Дилли, я больше не могу. Давай поедем в Рим». И мы отправились в Рим. Через два дня он уже собрался в Неаполь. Потом ему взбрело в голову телеграммой вызвать к нам Розу и мать. В медовый-то месяц! Естественно, меня это оскорбило, и я сказала, что, если в газетах напишут, что в свой медовый месяц он не может обойтись без мамочки и сестрички, «Розкен» станет посмешищем всего Лондона. Думаю, это его убедило, так как больше он к этой мысли не возвращался. И все же в Италии мы пробыли недолго — Кеннет не переносил жирную пищу.