Пиво, стихи и зеленые глаза - [7]

«Где же ты? – шептал господин Лин. – Нам бы… Слышишь, пёс, нам бы пообщаться…»

Пса не было. Нигде не было.

«Может, в ту ночь его убила печаль?» – подумал господин Лин и внезапно остановился, испугавшись мысли о том, что это не он остановился, а его сердце.

И вдруг его снова тряхнуло – вспомнил про цветочную клумбу.

Он ступил вперёд, потом ещё и ещё…

Анютины глазки по-прежнему глядели своим недоуменным взглядом, и в их глазах печаль казалась тихой, нежной и тёплой. Господин Лин опустился перед цветами на колени, ощутив податливость земли и покоя в себе самом. В анютиных глазках он увидел какую-то необъяснимую глубину, осмысленность и мудрость безмолвия. И внезапно…

На противоположной стороне улицы стоял пёс с большим коричневым телом.

«Ты выбрался! – радостно подумал о псе. – Ты выбрался из этой ночи!»

Господин Лин смотрел на пса, и ему почудилось, что в эту минуту они узнают друг о друге что-то удивительно сокровенное.

«Ты разыскивал меня, – подумал господин Лин о псе, – ты, конечно, разыскивал меня!..»

Пёс глядел то на своего нового приятеля, то на клумбу с анютиными глазками, и господину Лину показалось, что пёс что-то сказал.

Потянувшись к клумбе, господин Лин губами коснулся цветов так, как касаются глаз любимой.

«Иди же, – позвал он пса, – иди же к нам!»

Тишину на память

Ни ты, ни я не хотим встречаться,

Ты оттого, что… сама знаешь.

Гарсиа Лорка

Когда и на третий день она пришла к морю и легла рядом, он уже твёрдо знал, что влюбился.

Две чайки, о чём-то прокричав, пролетели совсем близко.

Ему было радостно смотреть на её большие светлые глаза и длинные мягкие волосы.

– Ты настоящая женщина, да? – спросил он и почесал себе затылок, потому что был в том возрасте, когда ещё почёсывают себе затылок.

Она не ответила.

– Настоящая! – убеждённо проговорил он.

– Жарко! – вдруг поднявшись, сказала она, и они, обжигая в горячем песке ноги, побежали к воде. Вдали, на горизонте, виднелись рыбацкие лодки.

– Хорошо? – спросил он.

– Господи! – ответила она.

Приветствуя взмахами рук набегающие волны, они теряли себя в них, а потом, вынырнув, собирали в ладони искрящиеся брызги.

– Хорошо? – спросила она, когда они вернулись на берег.

– Господи! – ответил он.

Мимо прошла девушка с двумя парнями. Они вели беседу о последней велогонке по Италии. У девушки были длинные загорелые ноги.

Почесав затылок, он осторожно спросил:

– Любить двоих одновременно возможно?

– Не знаю!

– Ты бы смогла?

– Господи, какой же ты глупый! А я так боялась, что ты окажешься умным…

– Правда?

– Пожалуйста, не умней!..

– Я постараюсь… – обещал он. – Надеюсь стать законченным идиотом!..

– Дай-то Бог!

Он закрыл глаза.

Она приподнялась на локте и, поцеловав его в плечо, спросила:

– Спишь?

Он открыл глаза, прошептал:

– Я вдруг представил себе, как… Я только что узнал, как тает мороженое…

Она провела ладонью по его груди.

– Тебе известно, как тает мороженое? – спросил он.

– Я была замужем, – проговорила она. – Он был рыбаком, и три года назад погиб в этом море… В ту ночь был сильный шторм, и две лодки перевернулись…

Мимо снова прошла девушка с длинными загорелыми ногами, только сейчас рядом с ней шёл один парень.

– Но мы-то не расстанемся? – едва слышно проговорил он.

Она не ответила.

Почесав затылок, он сказал:

– Неужели мне не повезёт?

– Тебе повезёт! – сказала она. – Тебе ещё повезёт!

– А тебе?

Она молча улыбнулась. У неё была мягкая задумчивая улыбка.

– А тебе? – повторил он.

Она поднялась и торопливо надела платье.

– Я пойду! – проговорила она.

Он остался лежать на песке.

– Ты не вернёшься? – спросил он.

Она молча наклонилась, подняла белый плоский камешек и закинула его далеко в море.

Прошуршал песок.

Он слушал, как она уходит.

Лишь тишина осталась…

Сыновья Таля

Проводив доктора и акушерку, Таль остался на веранде выкурить сигарету.

«Теперь уже всё…» – подумал он и, улыбаясь, вернулся в дом.

На измученном лице жены лежала светлая тень – верный признак, что человек достиг своего заветного и долгожданного.

– Всё! – сказал Таль. – Теперь уже всё!..

– Всё! – проговорила жена и сразу уснула.

Таль смотрел на тяжело опущенные веки жены, на лежащий поверх одеяла свёрток с новой жизнью и улыбался. И его пятеро сыновей, столпившись в дверях, тоже улыбались.

– Это ваш новый брат… – прошептал Таль. – Это же…

– Томер! – в один голос сказали сыновья.

* * *

Рождение Томера воспринималось всей семьёй как нечто давно ожидаемое, даже непременное, и теперь старший сын, восьмилетний Бен, вывел братьев на веранду; те, подровняв носки, ждали появления отца.

– Отделение, – скомандовал Таль, – смирно!

Привычно вскинув головки, братья затаили дыхание, и тогда Таль, подойдя к ним, потрепал по щёчке каждого в отдельности, а двухлетнего Гришу поднял к себе на руки.

– Отделение, вольно! – выкрикнул Таль.

– А теперь что? – спросил ироничный Давид.

– Теперь – полный порядок! – ответил Таль и вдруг отвернулся.

* * *

Он отвернулся и тогда, когда после долгих месяцев, проведённых в госпитале, с его головы сняли бинты и подвели к большому зеркалу. Вспомнился увиденный в детстве фильм, в котором на весь экран показали обгоревшее лицо солдата.

– Не дрожи! – сказала медицинская сестра.