Пиво, стихи и зеленые глаза - [6]

– Подойди ко мне! – попросил он.

Женщина повиновалась.

– Любишь? – спросил он.

– Хочешь, чтобы я сказала «люблю!»

– Скажи!

– Это всего лишь слово, но если ты хочешь…

Он не ответил.

Она промолчала.

Они молча лежали в темноте, и он держал ладонь у неё на груди.

– День ушёл! – вдруг сказала женщина.

– Наверно.

– Ты не уверен?

– Я сказал «да».

– Ты сказал «наверно».

– Разве это не одно и то же?

Женщина потянулась к настольной лампе, включила свет.

На потолке виднелось бледное пятно.

– Словно бледная лягушка, – проговорила женщина.

Мужчина смотрел на женщину.

Женщина – на пятно.

«С ней расстанусь так же легко, как и с теми, что были до неё», – подумал мужчина.

Женщина перевела взгляд на мужчину.

«Одни любят, а другие себя любить позволяют», – подумал он и спросил:

– Надеюсь, ты меня не любишь?

– Не знаю.

– Надеюсь, что нет!

– А если – да?

– Не надо!

Женщина закрыла глаза.

«Я – дрянь, – подумал о себе мужчина, – а пятно на этом потолке вовсе не бледная лягушка, а бесцветная тоска».

– Уйдём отсюда! – сказал он. – Возьмём напрокат лодку и уплывём!

– Далеко?

– Очень-очень!

– Пока не повстречаемся с акулой?

– Да с огромной безобразной акулой!

– И она сожрёт наши вёсла?

– Разумеется!

– И что тогда?

– Тогда повернём назад…

– Как же без вёсел?

– Мы вернёмся вплавь.

– Мы будем плыть долго?

– Очень-очень!

– А если выбьемся из сил?

– Тогда плыть прекратим.

– И утонем?

– Мы взберёмся на самую высокую волну и примемся громко плакать.

– Громко?

– Очень-очень! Нам это будет просто необходимо…

– Чтобы очистить лёгкие?

– Конечно! Так возьмём напрокат лодку?

Анютины глазки

Исааку Шапиро

Пёс с большим коричневым телом и рыжими глазами обнюхивал клумбу с цветами, поэтому господин Лин, который боялся крупных собак, хотел было пройти мимо. И вдруг пёс, приподняв морду и пристально посмотрев на господина Лина, замер в недоумении.

Перехватив взгляд собаки, господин Лин стоял, казалось, завороженный, не в силах ни о чём-либо думать, ни что-либо ощущать; он неотрывно глядел туда, где в рыжей глубине собачьих глаз тихо покачивалась печаль. Нет-нет, господин Лин не мог ошибиться – он точно знал, как печаль выглядит, как покачивается в глубине глаз… Наклонив набок голову, господин Лин решил заглянуть в глаза пса под иным углом, но ничего не изменилось: в глазах собаки по-прежнему покачивалась печаль…

– И у тебя тоже, – неожиданно для себя проговорил господин Лин. – И у тебя тоска?

Пёс вздрогнул и ответил таким же наклоном головы.

У господина Лина возникло ощущение, будто не он заглядывает в глаза псу, а наоборот, пёс заглядывает в его, господина Лина, глаза. На какое-то мгновенье показалось, что пёс улыбнулся, и это обстоятельство крайне смутило господина Лина. Он отвёл взгляд от собаки и стал обстоятельно разглядывать клумбу с анютиными глазками.

Вдруг пёс хрипло чихнул.

«Будь здоров!» – чуть было не проговорил господин Лин, но, заметив под челюстью пса огромные, зависшие, словно коричневые лепёшки, щёки, к нему снова вернулся страх.

И всё же, унося с собой большое коричневое тело, первым отошёл от цветочной клумбы пёс.

Ночью, подсев к окну, господин Лин прихватил с собой большую бутыль вина, потому что в эту ночь исполнилось ровно шесть лет, как не стало его жены.

За окном, будто неудачно изготовленная декорация, неестественно зависли стены домов, а над ними с опустошённым взглядом обморочного лица выглядывала луна.

Приоткрыв рот, господин Лин принялся вливать в себя вино до тех пор, пока не вышел, наконец, из состояния окаменения и ощущения досадной усталости от себя и от мира. Его сильно качнуло и, разбросав по сторонам руки, он успел заметить, как луна, некрасиво надувшись, упала в пустоту немой улицы…

…Когда господин Лин поднялся с пола, за окном, в ветвях деревьев, суетились воробьи, с белесого неба поспешно отступали облака, а часы на здании городской почты показывали четверть шестого.

Господин Лин обернулся, задумчиво посмотрел на опрокинутый стул и, встретившись со взглядом жены на портрете, тихо вздохнул. И вдруг его тряхнуло.

В последние годы господин Лин время от времени испытывал различные толчки: то его толкало к бесконечным размышлениям, то к молчаливому созерцанию мира, то к могиле жены, то к вечерним облакам, то к вину, то… Толчки были бесконечными, неожиданными, но постоянными.

Теперь, стоя перед портретом жены, он недоумевал, отчего умные люди так много пишут и рассуждают о жизни, когда всё так ясно: печалишься сам и печалишь других – вот и вся суть, и ничего иного в этой жизни не случается, ничего…

Его снова тряхнуло.

На этот раз толчок призвал господина Лина спуститься в город и разыскать пса с большими печальными глазами.

Подчиняясь толчку, господин Лин обмяк, его тело сладостно содрогнулось, словно оказалось в любимой женщине, и, гонимый толчком, он вышел из дома, чтобы разыскать пса.

Господин Лин опускался на скамейки, чтобы немного передохнуть, а затем поднимался и шёл дальше – он всегда знал, что жизнь – это влекущая к себе пытка, и что в природе все квиты, потому что все получают то, что отдают, и все отдают то, что получают.

Он шёл, всё чаще поглядывая на небо, словно догадывался, откуда берутся в нём силы. По щекам катился холодный пот и ему казалось, что сердце вот-вот разорвёт грудь.