Питерские каникулы - [4]

Я допер, что кривоногий любит плюрализм, и чтобы спорили. И тут угадал.

- Молодец, - сказал кривоногий герцог, - отлично.

Тут дверь распахнулась, - оттуда повеяло прямо-таки жаром, как из печки, - и вошли, оживленно беседуя, еще два члена. Одна была молодая, годами чуть старше меня (но это, опять-таки, мог знать только я), другой был примерно ровесник герцогу, и держался как начальник, или как добрый конь.

- Так! - зарычал он. - Приветствую! Я - здешний главарь, звать меня Пармен! Это Варя, знакомься.

Варя улыбнулась, причем я увидел край ее языка.

- А это наш идеолог Герман, - главарь указал на герцога, - он, правда, все пропивает, но от этого только сильнее блещут его добродетели.

Варя села на край стола и стала болтать ногами. Она вообще была непосредственная девица.

- Мы пиво пить будем? - спросила она.

Вопрос был в струю, но лица Германа и Пармена вытянулись в стручки.

- Ох, Варя, - простонали они. - Нам же сегодня Москву встречать. Что он про нас подумает.

- А гостя угощать? - изумилась Варя.

- Знаешь, вот у нас послезавтра акция будет, - вспомнил Пармен, - пусть гость приходит, заодно посмотрим его в деле.

- Да! - согласился кривоногий герцог Герман. - А то принимаем всяких предателей, а потом в крепости почем зря сидим.

- А я тоже в крепости сидел, - похвалился я. - Только не в этой, а в Шлиссельбурге.

- За что? - поинтересовалась Варя.

- За что, - махнул рукой я. - Приплели, что я зятю какие-то там земли не так продал, и что на работу не ходил. А на самом деле у нас власть некондиционная, и я хотел довести ее до кондиции.

- До кондиции, - хохотнул Пармен. - Как же, помню. Царица Нюрка тогда правила. Точно?

Вау, думаю, какие в Питере все культурные. Все, что нам историк в школе под строгой тайной рассказывал - все знают. Прямо обидно даже. Неужели у меня теперь нет ничего сокровенного?

- Ну ладно, - говорит Герман, - значит, будешь у нас работать в качестве кондиционера. Это нам сейчас, сам видишь, позарез нужно. Жара. Приходи послезавтра на акцию. В десять утра. Первый раз взносы можешь не приносить.

- А я и не собирался, - сказал я, да и пошел.

Только прошел домиков пять, слышу сзади топот, и Варька меня догоняет.

- Эй! - кричит. - Эй, ты!

Я не отзываюсь.

- Ну, как тебя там!

Я не отзываюсь. Варька забежала вперед, - ноги у нее были пыльные, но сама она вся свежая, как клубника, и что-то было в ней очень справедливое, как будто она дождь за три дня чуяла.

- Ну, короче, ты, короче, чего, не местный?

- Не местный, - сказал я достойно, - сами ми не здешные. А что, собственно?..

- Да у тебя что, уши отсохли? - кричит Варька.

И тут я дотумкал.

- А-а! - кричу. - Земеля! Ура-а!

- Я вэээбще-то питерская, - важно поправилась Варька, - одначе...

- У-у-у! - завопил я в полнейшем восторге и стал Варьку обнимать, правда, осторожно.

И от нее, как и от Катерины, даже в эту жару не пахло подмышками или носками, а пахло неожиданно зимними и темными запахами: не то чем-то цитрусовым, не то просто резким синим ветром.

4

Бабушка вечером подошла, поджав ручки на животе, и сказала:

- Егор!

- Что?

- Ты зачем сюда приехал?

Она прекрасно знала, зачем я приехал, а вопросом своим хотела сказать: "Ты, Егор, дурак, не учишь физику и никуда не поступишь". Поэтому я ответил:

- Я все знаю. Я взял с собой учебник. Он распространяет вокруг себя ауру. Не волнуйся, тебе вредно.

Бабушка укоризненно сжала красные губы.

- Ты хоть решил куда поступать?

- Решил, - сказал я. - Вот тебе мои документы, завтра отксерокопируешь их и отнесешь, ну, в одно место.

- Не нукай, не запряг! - в полный голос завопила бабушка. - Вот сейчас выгоню тебя по одному месту поганой метлой, будешь знать!

Я прирожденный начальник. Если человек орет на тебя, значит, сейчас будет подчиняться.

- Ну, согласись, - говорила бабушка полчаса спустя, вымазывая пальцем банку из-под сметаны, - что надо учить физику. Вот ты сейчас свежий, вот поди и поучи.

В комнате, где меня поселили, на полу повсюду лежали чемоданы с тряпками и игрушками, всякие сломанные шмудаки - пульты от телевизоров, игры "тетрис", безногое буратино. Все это усеивало пол, а поверху хлам припудривала пыль. На уродливом шкафу тоже пылилось что-то очень пластмассовое. Зато окно было большое, с медными ручками, в три рамы, и за ним стоял прозрачный жаркий воздух. Он становился все зеленее, как будто дом опускался на дно. Я лег на раскладушку. Учебник физики просился в руки. Я решил помучить его ожиданием.

Вот, подумал я, - лежу здесь, практически почти учу физику. А на фиг мне эта физика? Может быть, я по природе приспособлен к чему-то лучше, чем к физике? Просто в нашем отстойном городишке, в нашем Каменном угле, принято, чтобы те мальчики, которые не хотят идти в армию, становились инженерами. Вот и все. С другой стороны, если рассудить здраво, все тройки в моем аттестате совершенно одинаково круглы. Кроме четверки по физкультуре. Эмбарас ан ришас. Теперь в институте будет то же самое. Вот выучусь, мечтал я тоскливо, - буду провода на столбы навешивать, блин. Каждый месяц буду я таскаться за зарплатой. У меня будет толстая жена...