Пистолет - [5]

В-четвертых, мыс Макапуу был самой макушкой того, что местные называли «наветренной» стороной Оаху. Он выдавался далеко в море, между ним и Сан-Франциско лежал только водяной простор, и ветер, который врывался в теснину Пали и бил там вверх с такой силой, что, бросившись с тридцатиметровой высоты, самоубийца мог самое большее сломать себе ноги, – тот же самый ветер обрушивался на Макапу исполинской воздушной рекой, океанами тугого воздуха. «Наветренный» – слабое определение для такого места, если ты должен жить там без смены. На Макапу ветер не оставлял человека в покое ни на секунду. Он дул не переставая. Даже в пулеметные гнезда, открытые месяц назад в скальной породе, просачивался, как вода, и между продрогших людей, которые пытались там спать, гуляли маленькие холодные вихри.

И в-пятых – словно прочего не хватало, чтобы назвать Макапу «ж... земли», – тут не было ни одного здания, чтобы укрыться, не было почвы на скале, чтобы забить колышек для палатки. Вот на какую береговую позицию угораздило попасть везучего Ричарда Маста; вот на какую береговую позицию спрыгнули они в этот день с грузовиков, чтобы сделать ее сперва обороноспособной, а потом уже пригодной для жизни.

В первую неделю, когда высадки ждали со дня на день, их старания решить эти задачи были суматошны и даже смешны. Сводились они главным образом (после того как были размещены пулеметы в гнездах) к установке в дневное время проволочных заграждений, которые чаще всего смывало море, к стоянию по полночи на часах, а в остальную часть ночи – к борьбе с ветром, который все время утаскивал твою полупалатку и оба твоих одеяла. Поэтому спать почти не удавалось. Как бы плотно и старательно ни укутывался человек, ветер, пробуя здесь, дергая там, находил-таки свободный уголок одеяла и затевал с ним бесконечную и дьявольски изобретательную маневренную войну. «Помещений», если можно так назвать норы в скале, на всех не хватало, и многие ложились снаружи, на каменистой земле, где безраздельно хозяйничал ветер. О том, чтобы солдатам было где спать, никто не позаботился.

Но ни эти неудобства, ни ожидаемая со дня на день высадка японцев, ни плохие сводки с Филиппин не вызывали такого волнения, как приблудный пистолет Маста, про который стало известно всем. И все его хотели. За первые пять дней после налета Маст отказал, по меньшей мере, семи покупателям, а также пресек два ночных покушения на кражу. Ни разу за весь год, что он служил в этой роте, Маст не был окружен таким вниманием.

Ясно, что О'Брайен рассказывал об этом. О том, что у них на Макапу завелся бесхозный незарегистрированный пистолет, который прибрал к рукам Маст. О'Брайен сам хотел его, получить не смог – рассказал кому-то, а может, и всем. Иначе откуда они узнали? Маст уже понимал, что совершил ошибку, соврав, будто купил его. Сделал он это инстинктивно, а кроме того, не хотел, чтобы о его пистолете напоминали каптенармусу: после двух лет службы в армии у Маста сложилось циническое убеждение, что тут найдутся желающие пойти в каптерку и накапать – просто потому, что у них самих такой вещи нет. В этом смысле соврал он все же ненапрасно. В каптерке, как видно, до сих пор не хватились пистолета. Зато теперь его ложь создавала другие трудности. Ею Маст зачеркнул свои права на пистолет: по сути дела, кинул его на шарап.

Маст был согласен держать пистолет и на таких условиях; да на любых. Ведь в воскресенье он думал, что пистолет придется вернуть через сутки, и даже не предполагал, каким странным образом он перейдет к нему в собственность; а за эти дни после налета он привык носить и беречь его. Отсюда был только один шаг до убеждения, что он действительно его купил, – можно сказать, единственный логичный шаг в таких обстоятельствах. То есть он знал, конечно, что где-то существует бумажка с его подписью, свидетельствующей, что он должен Богу – или Армии – один пистолет. Но, помня об этом, Маст в то же время как бы и не помнил. Пистолет он к у п и л. При необходимости он мог бы даже вспомнить лицо солдата из 8-го полка полевой артиллерии, который продал ему оружие. Так что в некотором смысле пистолет стал именно тем, чем его считали остальные. И Маст был готов защищать его на таких условиях. От любых посягательств.

Давали за него кто двадцать, а кто и шестьдесят долларов – до семидесяти, которые предложил О'Брайен под свежим впечатлением от налета, не доходило. Сам О'Брайен в торгах уже не участвовал, проиграв почти все свои семьдесят долларов в покер в одном из пулеметных гнезд. Покер остался чуть ли не единственным развлечением, и, поскольку ясно было, что в ближайшее время деньги тут никому не понадобятся, почти все, кто их имел, играли; а молодой лейтенант, командовавший позицией, был не в силах это прекратить. Как правило, выиграв приличную сумму, человек первым делом шел к Масту и предлагал продать пистолет. Маст, конечно, всем отказывал.

Что же касается двух покушений на кражу, Масту, к счастью, удалось их сорвать. Первое произошло на третью ночь после налета. Кобуру с пистолетом и пояс Маст клал под голову вместо подушки; сон его, беспокойный от бьющего в уши ветра, был нарушен тем, что пояс с кобурой медленно поползли из-под головы. Он поймал их, ухватился покрепче, рванул и отнял пистолет. Но когда поднялся, то смог разглядеть в безлунной тьме только согнутую спину убегавшего – шаги его были не слышны, потому что их глушил тугой ветер. После этого он решил спать, не снимая пояса. А еще через две ночи, когда кто-то, чью спину он тоже успел разглядеть, но не узнал в темноте, попытался вытащить пистолет из кобуры, он стал засовывать его на ночь за брючный ремень, под рубашку, под застегнутую куртку, под бояс с обоймами. Это причиняло неудобства во сне, но спать на Макапу было и так, по меньшей мере, неудобно, и он не огорчался. Пистолет принадлежал ему, и Маст не намерен был с ним расставаться.