Пистоль Довбуша - [18]

Даже на праздники и то мама не всегда может испечь калач. Вот и живи так!

Иногда пан превелебный, у которого Дмитрик пас коров, спрашивал его, будто невзначай: «А что там мужики возле церкви говорили, не слыхал?» Дмитрик подробно пересказывал услышанное и взамен новостей получал то старые штаны Иштвана, сына попа, то кусок калача.

Мать была довольна. Отец, всегда занятый работой, и не подозревал, что сын растет доносчиком.

Пастушки избегали Дмитрика, не любили его.

Вот и сегодня он с завистью наблюдал издали за их игрой. Они тянули «шнурочек». Дмитрик тоже любил эту игру. Возьмешься крепко за руки и кружишься так, что в ушах свистит. Кто споткнется или выпустит руку товарища, значит, тот «растянул шнурочек» — порвал. И тогда вылетай из игры!

— Петрик, проиграл! Петрик! — доносилось с берега.

Если б кто знал, как и Дмитрику хотелось вот так покружиться вместе со всеми. Несколько раз он порывался подойти к пастушкам, но Юрко, заметив его, грозил кулаком.

Вечером Дмитрик пожаловался матери:

— Никто со мной играть не хочет… Скучно мне, надоело так… Все меня не любят. А чего, мам?

— Ишь что ему в голову лезет — играшки! — вспыхнула мать. — На́ вот, возьми Юлы́ну, скучно не будет! — Она рывком положила на руки сыну семимесячную дочку, завернутую в платок, а сама принялась мыть посуду, убирать в хате.

Дмитрик разозлился. Нужна ему Юлына! Он и так устал за целый день.

— Закрой рот, ты-ы! — крикнул он на плачущую сестричку.

— Говоришь, не любят тебя пастухи! А ты что? Без них не можешь прожить? — подметая, раздраженно говорила мать. — Завидуют они тебе, вот. Видят, что пан превелебный жалуют тебя, вот и злятся. Да и умнее ты их. Недаром пан подарки тебе дают. А им, дуракам, хоть что кто дал?

Дмитрик тяжело вздохнул.

— И не хныкай ты зря, а то я сейчас тебя веником. Укачай Юлыну, пусть замолчит!

Мальчик завязал в тряпочку комок разжеванного хлеба, как это часто делала мама, и всунул узелок в рот девочке. Она наконец замолчала и с жадностью стала сосать хлебную жижицу. А Дмитрик опять задумался: говорят, Ягнус сильно избил Мишку. Так ему и надо, зазнайке. Гм… Отдал корову. Дурак!.. А вот он, Дмитрик, ни за что не стал бы заступаться за Маричку. Очень нужно, чтоб потом так били.

«Почему сегодня Юрко с такой злостью погрозил мне кулаком?» — продолжал думать Дмитрик. Неужели пастушки считают, что он все-таки донес пану на Мишку? Того и гляди, еще со скалы спустят! От этой мысли Дмитрик подскочил на месте. Может быть, пойти к Мишке и сказать, что он тут ни при чем. Ведь не полезет Мишка в драку: сам битый…

Дмитрик сидел молча, задумавшись. Плохо, когда у тебя нет друзей, когда тебя все избегают. Нелегко, когда некому рассказать о том, что ты видел в лесу стройную косулю, или показать вырезанные узоры на палке. Как хочется еще раз услышать сказку про добрых волшебников, которую рассказывал однажды Мишка у костра, на берегу Латорицы.

Может быть, все-таки пойти к нему сейчас? Долго Дмитрик боролся с собой. Наконец решился. Он заглянул в колыбельку, сплетенную из ивовых прутьев: спит Юлынка и причмокивает во сне. Теперь можно и уйти.

Он незаметно выскользнул на улицу.

Мишка постепенно поправлялся. Несколько дней Микула прикладывал к лоснящимся рубцам листья подорожника.

— Терпи, легинь, — приговаривал старик. — За доброе дело и потерпеть не страшно. Как бы жили те галчата без коровы, бог их знает…

«Галчата» — Маричкины сестрички — часто приходили вместе с нею к Мишке. Они приносили ему молока и пучки листьев подорожника. Пусть Мишка быстрее поправляется. А ему не сиделось. Хотелось бегать, играть. Но при резких движениях казалось, что со спины кто-то снимает кожу. Пришлось смириться — ходить тихо.

Зато на душе у Мишки полегчало. Ягнус оставил его батрачить. Вчера Анця сообщила ему об этом. Не знали ни Гафия, ни Мишка, какие планы вынашивал пан. «Больная вдова долго не протянет, — рассчитывал тот. — Не поздно будет и потом взять хату за корову». Хата Гафии стояла близко от потока. Ягнус давно мечтал построить там мельницу.

Пастушки каждый вечер навещали своего друга. Сегодня они договорились спать на дворе, под окнами хаты. Юрко и Петрик несколько раз уходили куда-то и приносили в руках охапки свежего сена.

Хорошо спать на пахучей сухой траве! Интересно лежа наблюдать, как из-за зубчатого гребня леса выплывает огромный шар багровой луны. Может, он дневал где-то там, в лесу, и теперь островерхие ели подталкивают его ввысь? Вот луна взобралась на вершину. Чуть-чуть передохнула и опять заторопилась вверх. Постепенно она становится все меньше и меньше, будто тает. Зато вокруг светлеет. Широкие, влажные от вечерней росы листья ореха точно зажигаются. Тени от деревьев падают на стены хаты, разрисовывая их кружевными узорами. От легкого ветерка, колышутся ветки, покачиваются и узоры на стенах, словно невидимая рука передвигает их с места на место. Где-то далеко в горах вспыхивает робкий огонек и тут же гаснет. То чабаны пекут картошку, но прикрывают огонь: жандармы запретили жечь костры.

Хорошо вот так лежать на сене и полной грудью вдыхать свежий воздух, прислушиваться к ночным шорохам, ловить ухом песни горных белопенных потоков, которые не смолкают ни днем, ни ночью. Неплохо и помечтать, и забыть, что ты лег без ужина, что нет у тебя на зиму кожушка, что идет война.