Письмо с гор - [16]

— Ах, да, госпожа Искандар! Я совсем забыла. Она хочет переезжать, да? Знаешь, у меня очень много работы…

— У тебя вечно так. Сколько бы мы тебя ни приглашали, ты никогда не приходишь. И не потому, что у тебя много работы, а просто ты не находишь нужным, пренебрегаешь этими приглашениями.

— Ты кончила? Так вот, я считаю, что ходить на эти встречи, вечера, собрания — только время терять попусту. Ведь ничего интересного там не услышишь. Уж лучше прочесть какую-нибудь новую книгу. Иногда, правда, я появляюсь на этих собраниях, но только потому, что пишу о многих наших недостатках и мне нужен свежий материал. Вот, допустим, человек уезжает, как сейчас госпожа Искандар. Что ж, хорошо, можно завтра прийти на вокзал за пять минут до отхода поезда и попрощаться. Я думаю, что этого вполне достаточно, тем более, что она уезжает ненадолго.

— Да, но, как люди воспитанные, мы должны соблюдать какие-то правила и делать то, что здесь считается общепринятым.

— Ну это еще вопрос, следует ли воспитанным, порядочным людям ходить на такие вечера. Да и как можно узнать, кто порядочный, а кто нет. Мне, например, безразлично, будут ли называть меня порядочной или непорядочной. Потому что все это решается не мнением других, а прежде всего тем, как мы сами к этому относимся.

— Что ж, значит, ты совсем не признаешь авторитета других людей?

— А что такое авторитет других людей? Это кодекс обычаев, которого придерживаются консервативные люди. Я только что прочитала у Хаксли о слабых, безвольных людях и о группе мыслящих, сильных личностей. Я, например, не могу покорно следовать за кем бы то ни было. Я хочу быть думающим человеком.

— Но не надо крайностей. Индивидуальный протест — плохая форма борьбы. Надо помнить, что большинство людей не может понять этих отвлеченных идей. Пройдут, возможно, годы, прежде чем они начнут разбираться в них.

— Откуда у тебя такой пессимизм, Имми? Если даже мы знаем, что люди, окружающие нас, еще не понимают этих далеких устремлений, что же, по-твоему, нам нужно сидеть и ждать, когда они поймут? Если так, то и сами мы не будем нисколько подыматься, а будем все на том же уровне — на уровне недумающих, немыслящих людей. Хорошо еще, что ты не пишешь стихов. Ну а если бы ты была поэтом, ты, наверное, до сих пор писала бы четырехстрочные рифмованные пантуны. Ведь сколько людей все еще сходит с ума от любовных пантунов с их нравоучениями.

— Не надо иронизировать, Исти, — спокойно возразила Имми. — Все это не так просто, и горячиться здесь нельзя. Так же как и в политике, когда выбираешь — революция или эволюция, когда голосуешь за или против. Каждый человек стремится к своей цели, но каждый идет к ней своим путем. Одни спешат, хотят все сделать сразу, а другие — слишком осторожные — все время оглядываются назад. А людей очень много, и с этим приходится считаться, как бы ни были благородны и возвышенны наши стремления.

Имми взяла книгу, которая лежала на коленях у Исти, и начала листать ее.

— Что это, Ис? — спросила она, развертывая сложенные вчетверо листы. — Это от Куса? Но, по-моему, это не его почерк. И почему написано красными чернилами?

Исти хотела отобрать письмо, но передумала — это покажется подозрительным. К тому же Имми была ее подругой.

— От кого это, Ис? — снова спросила Имми.

— Это? Это Хамбали. Он передает тебе привет.

— Что? От Хамбали? Он здесь? Будь осторожна, Ис, с письмами оттуда, с гор. А то вон моего соседа, Юсуфа, знаешь, такой толстый парень небольшого роста, так его за хранение этих писем посадили в тюрьму и там пытали до полусмерти. А пытал его Дарма, начальник полиции, который сам первым продался голландцам. Теперь немало развелось этих предателей, которых купили за пять рупий. Можно мне прочитать письмо, Ис?

— Да там ничего особенного. Он просто пишет, что мои рассказы дошли до них и он читал их партизанам.

Имми развернула письмо и пробежала глазами несколько строк.

— И для чего он тебе пишет обо всем этом? По правде говоря, Хамбали мне никогда не нравился. Уж очень резко он выступал против наших политических лидеров. Особенно меня раздражало, когда он спрашивал: «Какое из своих обещаний ваши лидеры выполнили? Сколько раз они нарушали свои же обещания!»

— Это хорошо, что он задумывался над этим, Имми. Нельзя нарушать обещания, люди ведь помнят о них.

— Да, для тебя все, что сказал Хамбали, все верно. Очевидно, на тебя его идеи сильно повлияли, — Имми подозрительно покосилась на подругу.

Исти сразу же отвела глаза и сказала:

— А почему ты так заботишься о нас? Это наше дело, кто на кого оказывает влияние. Здесь посредники не нужны.

Обе замолчали. Имми медленно сложила письмо.

— А Кус знает, что ты получаешь письма от Хамбали?

— А зачем? Это мое личное дело, Имми. И оно никого не должно касаться.

— Но ведь Кус твой жених! А Хамбали знает, что вы с Кусом решили пожениться? Все это не так просто. Ведь я знаю, что раньше вы с Хамбали были близкими друзьями.

Наступило молчание. Потом Исти тихо сказала:

— Имми, Кус хороший, серьезный человек. Я знаю, что он сильно, даже слишком сильно любит меня. Это даже не любовь, а какое-то самоотречение, какая-то рабская преданность. А мне это часто не нравится. Хамбали совсем другой человек. У него обо всем есть свое мнение, он иногда спорит со мной, с ним мне весело и хорошо, и хоть он никогда не говорил мне о своей любви, с ним я чувствую себя счастливой.