Письмо на желтую подводную лодку - [7]

И тут я услышал, что сзади меня кто-то нагоняет. Неужели Эскалоп передумал?! Но нет. Это глупый увалень Дроня, который, разумеется, как всегда, не отставал от Оли, обрадовался возможности поплавать и решил составить мне компанию. Только его тут не хватало! С таким четвероногим балластом запросто можно угодить на дно и без омута.

«Фу, Дроня! Фу! Плыви назад, к хозяйке!» — стараясь выглядеть грозным, а не жалким паникером, отфыркивался я.

Но пес-«дворянин» не собирался подражать Лопаеву и продолжал упрямо бить лапами по воде. Скоро подтвердились мои худшие опасения: суетливый Дроня устал и по привычке подплыл ко мне, уверенный в том, что ему окажут помощь! Я едва не ушел под воду с головой, когда ощутил на себе немалый вес собаки, настолько к этому времени сам успел выдохнуться и закоченеть. Перепуганный пес еще сильнее замолотил лапами, взбаламучивая вокруг воду, попутно задевая и меня. Он основательно распорол мне щеку, а вид крови его, домашнего баловня, испугал еще больше. Ну, теперь точно конец — и мне, и Дроне! Утонем вместе… Но что это там за всплески? Похоже, сюда плывут! Наверное, кто-нибудь из взрослых узнал и вот уже… Когда я, уняв волнение и собравшись с силами, обернулся назад, моему изумлению не было предела: Оля Штукарь! Мой белокурый ангел прямо в парадном платьице — даже фартук не сбросила! Лицо, тонкую девичью шею облепили мокрые волосы; одна из атласных лент, развязавшись, пристала к платью и плыла за Олей, как русалочий хвост, губы девочки от холода стали синими, как сливы…

«Дроня, ко мне! Ко мне немедленно! — повелительно крикнула она. — Сейчас же поплыли! Не то в школу опоздаем из-за тебя. Быстро!»

Пес, радостно скуля, уцепился за свою госпожу-хозяйку, и они поплыли назад. Освободившись от назойливой туши, я и сам наконец с горем пополам, гордо отказавшись от помощи, которую предлагали со всех сторон, вылез из воды. Когда перевел дух, усилием воли скрывая дрожь, брезгливо натянул школьную форму. Она коркой облегла тело и тут же стала тяжелой, как рыцарские латы.

На школьной линейке, посвященной Дню знаний, мы с Олей стояли рядом — оба в мокрой, перепачканной одежде: я со свежей, кровоточащей раной на лице, точно это была боевая отметина, она с наскоро завязанными бантами на обвисших золотистых хвостиках. Еще недавно нарядные туфельки, которые Оля поспешно сбросила на берегу, были измазаны грязью и набиты песком. И все-таки по-прежнему во всей школе, во всем Челябинске не было никого прекрасней ее, моей спасительницы-златовласки.

Вся школа смотрела на нас как на героев, каких-нибудь олимпийских чемпионов-фигуристов или альпинистов, только что покоривших Эверест. Даже застывшего поодаль с виноватым видом, точно отлитого из бронзы, пса тоже считали героем как нашего спутника.

Лопаев, который, переминаясь с ноги на ногу, стоял неподалеку, завидовал нам отчаянно. На лице его определенно читалось: он с удовольствием отдал бы и коллекцию пестрых оберток от жвачки, и даже импортный спиннинг с японской леской только за то, чтобы быть сейчас рядом с божественной Олей Штукарь, таким же мокрым и растрепанным, как она, и так же, как я, сиять в ее лучах.

После своего подвига я, конечно, опять не на шутку застудил горло, и на этот раз мне все же удалили бесполезные гланды, но главное — в больнице меня навестила моя школьная муза вместе с Дроней. Она принесла мою любимую вкусную булочку с яблочным повидлом из школьной столовой (когда только заметила, что в буфете я всегда покупал именно эти булочки?), мясистые, с кулак кубанские помидоры с рынка. И пускай врачи еще не разрешали мне есть ничего, кроме мороженого (я его потом долго видеть не мог) и манной каши, я тогда и без булочек почувствовал себя самым счастливым человеком на свете, а горло с тех пор совсем перестало болеть. «Любовь закаляет мужчину! — так сказала мне бабушка Лёка и добавила: — В прежние времена из тебя, возможно, вышел бы неплохой кадет…»

Возможно, «в прежние времена» все так непременно и вышло бы, как говорила бабушка, но и после того заплыва на Миассе Оля оценила мой маленький подвиг: Лопаев оказался посрамлен, а мне в награду достались ее симпатия и верная дружба.

БУКЕТЫ МАЙСКИЕ

Этот урок русского языка в пятом «А» 124-й школы города Челябинска с литературно-художественным уклоном начался не так, как всегда. Вместо того чтобы проверять домашнее задание, заслуженный преподаватель и классный руководитель Ирина Ивановна Ушинская (в школьном просторечии — Иринванна) включила телевизор. На экране, подобно сказочным феям, порхали невесомые балерины.

По классу прокатились возгласы удивления и восторга. Что касалось Тиллима, то он в глубине души тоже, разумеется, радовался, что урока не будет, тем более что упражнения по русскому языку вечером сделал не особенно старательно, одним глазом косясь и телевизор, где шел захватывающий фильм про трех мушкетеров с Боярским в главной роли.

— Дети, сегодня у меня особенный день, — сказала Ирина Ивановна срывающимся от волнения голосом, вытирая выступившие слезы. — К нам в город приезжает знаменитая балерина, бесподобная Екатерина Лучезарова. До пятнадцати лет она училась в детской школе балета, а я тогда там преподавала…