Письмо на желтую подводную лодку - [46]

— Сейчас вы услышите, как звучит настоящий европейский филармонический оркестр на японской стереофонической аппаратуре «хай-фай»!

Все затаили дыхание в предвкушении. Юля специально развернулась на табурете спиной к «Стейнвею», лицом к «Панасонику», установленному в центре библиотеки, чтобы можно было уловить и оценить «неслыханный» звуковой эффект. Шурик с этой же целью настроил высокую громкость, так что при первых же симфонических аккордах прикрывшие глаза восьмиклассницы очутились в мрачном чертоге горного короля. Потом они оказались на льду Чудского озера прямо перед неотвратимой лавиной железной конницы крестоносцев, а оттуда перенеслись на Лысую гору в Иванову ночь, в гущу беснующихся на шабаше ведьм… Произведением, которое неокрепшие девичьи нервы выдержать уже не могли, была самая скорбная часть моцартовского «Реквиема»: поставив чувствительных девочек на порог смерти, «Лакримоза» вызвала у них страх, а у кого-то даже истерические рыдания.

— Хватит, Саша! Это невыносимо! Выключи этот кошмар!!!

— Ну, девчонки, так нельзя, — разочарованно произнес Саша, издевательски медленно убавляя звук, — это же глупо и смешно. Я от вас никак не ожидал. Вы, оказывается, классики боитесь? Серьезной музыки?! Как убого и скучно… Весь мир внимает, восхищается… Представляю, если бы я поставил что-нибудь совсем мрачное, из Вагнера…

— Не надо сейчас никакого Вагнера, — спокойно и твердо за всех сразу попросила Юля. — Выключи, пожалуйста, магнитофон. Совсем! Больше никто не хочет слушать.

Матусевич, почти презрительно пожав плечами и улыбаясь, исполнил категорическую просьбу «отставленной» подруги. Кто-то из самых впечатлительных еще всхлипывал. Наконец Юля сообразила:

— Я сейчас сыграю что-нибудь радостное. Про улыбку из «Крошки енота», например, и хватит: пойдем наверх, уже поздно. — Она повернулась к роялю и была поражена.

— Ой! Мне, наверное, кажется…

Прямо на клавиатуре лежал невесть откуда взявшийся, тщательно расправленный носовой платок, помеченный большим, во всю ширину, крестом. Самым жутким было то, что во влажном сумраке монастырского полуподвала крест мерцал каким-то загробным зеленоватым светом! Нет, близорукой Юле Григорович не казалось — свечение ясно увидели все. Что тут началось!

— Это та девочка-вампир подложила! — завизжала одна из восьмиклассниц.

— Господи! Неужели шофер был прав? Жуть какая!!! — подхватила другая.

Все повскакивали с мест: кто-то устремился к роялю — поближе рассмотреть платок, кто-то рвался наружу из злополучной библиотеки, но в суматохе не мог найти дверь…

— Подождите паниковать. В этих краях сплошные легенды и мифы — всему верить? — невозмутимо рассудил Шурик, но после стереофонического эксперимента не для слабонервных уже и девочки не хотели его слушать.

Юля осторожно взяла платок и спрятала к себе в сумочку, а затем решительно захлопнула крышку рояля. Тут уже глазастая Гуля призвала всех в свидетели:

— Смотрите, девочки! Здесь что-то написано…

— «Стейнвей» там написано, — неудачно сострил Матусевич.

Остатки свечей в канделябре почти совсем догорели, и все та же Гуля раздраженно сказала:

— Где там твой фонарик? Лучше посвети сюда, остряк-самоучка!

— К вашим услугам. — Галантный Саша, и не думая обижаться, поспешил помочь. По запыленной лаковой поверхности крышки неведомым пальцем затейливо, угловатыми «греческими» буквами была действительно выведена какая-то надпись. В луче яркого света она прочитывалась без труда:

Помните! Есть шесть платков, и кресты на них светятся ярко.

Кладбище древнее есть в Анакопии, городе мертвом.

В полночь снесите платки к одинокому склепу пустому,

Ночью предайте огню перед той безымянной гробницей.

Так лишь напасти кровавой избегнуть навеки возможно:

Утешится монстр-дитя и в живых вас оставит, пришельцы.

Дальше следовала приписка обыкновенным печатным шрифтом: «Кто проболтается взрослым, заболеет страшной болезнью и умрет!»

— Ко-о-шмар! — прикрыв ладонью рот, прошептала Гуля. — И про платки с крестами, и про кладбище с огнем…

Ее вконец перепуганные подруги заголосили наперебой:

— Это точно греческое предсказание!

— Конечно! Все так просто и страшно… Дитя-монстр и есть та девочка, которую местные так боятся…

— А пришельцы, которым грозит эта… «напасть»? Это мы, что ли, получается?! Ой, мамочки!!!

— Надо срочно бежать отсюда! Уезжать, улетать — как можно быстрее… — забилась в истерике Лиза Орехова. — Она нас всех убьет, кровь выпьет… Вот увидите! Не хотела меня мама сюда отпускать — как в воду глядела… Я домой хочу! По-мо-ги-те-е!!!

Только Юля не желала принимать все за чистую монету и, как могла, поднимала упавший дух восьмиклассниц, готовых, оказывается, поверить в любую глупость.

— Да вы бы себя со стороны послушали — каменный век какой-то! Это же розыгрыш, бред полнейший! И я даже догадываюсь, кто над нами издевается, но не буду говорить… Идиотские шутки!

Девчонки прислушались к своей утешительнице и понемногу притихли, а Юля повела их «на свободу» вереницей и чуть ли не за ручку, как первоклашек. Одна лишь Оля Штукарь держалась, как всегда, независимо, особняком: за весь вечер от нее ни слова не услышали. А приободрившийся Матусевич охотно поддержал мнение юной пианистки. Проверив, не оставил ли кто из девочек в библиотеке свои вещи — чего не случается в расстройстве! — щепетильный Шурик отдал Юле ключ, и та сама заперла тяжелую дверь. По лестнице эстет и меломан поднимался с «Панасоником» наперевес, без тени сомнения в голосе разглагольствуя: