Письмо из прошлого - [23]

Суровая мина женщины растаяла и превратилась в теплую улыбку. Она подняла руку, приветствуя нас.

— А мне говорили, что все британцы такие строгие! — смеется она. — Рада с вами познакомиться. Меня зовут Люси Кортез, я помощник мистера Уоткинса. Идите прямо туда. И не обращайте на него внимания. Он может показаться вам пьяным или чокнутым, но он все равно лучший адвокат в Бей-Ридж. Ну, по крайней мере на Третьей авеню точно, если не считать Синтию Кюрзон — думаю, она получше.

Горошинка улыбается мне. Мы проходим в глубь помещения и стучимся в офис за дверью с дымчатым стеклом. Имя мистера Джиллеспи выложено на ней золотыми буквами.

— Ага, вы, должно быть, Луна и Пиа Сенклер, — говорит он и с некоторым усилием поднимается со стула, приветствуя нас. На нем белая рубашка и серый костюм, очень хороший, разве что немного поношенный и блестящий на швах. Он старше, чем я ожидала, — думаю, ему лет семьдесят. Хотя он и ведет себя так, словно ему намного меньше, с заметным усилием распрямляя плечи и спину. Что-то с первого же взгляда располагает меня к нему, и я понимаю, что мне очень хочется, чтобы этот человек мне понравился. — Из Шотландии, вне всяких сомнений. Но еще до того, как там правили сыновья Нормандии и династия Сен-Клер, которые прибыли в вашу славную страну вместе с Вильгельмом Завоевателем.

— Хм, мы из Оксфордшира, вообще-то, — говорит Горошинка, подняв очки на волосы.

— В последнее время вы жили в Оксфордшире, да, — говорит Уоткинс Джиллеспи и указывает на парочку пластиковых садовых стульев перед столом, очевидно приготовленных для нас. — Но все мы происходим из другого времени, куда более древнего, чем в состоянии запомнить. Если углубиться в него, то все мы родом с равнин Африки. Только представьте: у нас у всех может быть один общий предок.

— Да, вы правы, — улыбается Горошинка. — Я читала, что у Чингис-хана около двухсот прямых потомков.

— И, наверное, все не дружат с головой, — хихикает мистер Джиллеспи. — Итак, вы пришли подписать кое-какие бумаги и разрешить продажу собственности по адресу «Ноль двадцать один» на пересечении Девяносто третьей и Третьей улиц, более известной как «Швейная мастерская Люпо», которой ваша покойная мать владела совместно со своей сестрой и моей клиенткой после того, как их отец скончался в тысяча девятьсот восемьдесят втором году. Все верно?

— Да, но еще мы хотели бы посмотреть само здание, — вставляет Горошинка. — Как вы знаете, мы совсем недавно потеряли маму, а потому приехали. Мы хотим увидеть место, где она выросла, и узнать побольше о ее жизни до того, как она уехала из Америки.

Мистер Джиллеспи замолкает, его голубые глаза встречаются с моими и становятся больше.

— Я знал ее. Вашу маму, Мариссу. Я знал всю семью. Они, знаете ли, шили для меня костюмы. Но Марисса занимала особое место в моем сердце — она была так прекрасна, просто лучилась светом. Она всегда казалась мне одной из тех, о ком говорят, что они родились в огне. Понимаете, о чем я? Ее пламя было предназначено для чего-то большего. И потому я совершенно не удивился, когда она уехала отсюда… хотя, похоже, только я один. И еще я был глубоко огорчен, когда узнал о ее смерти.

— Спасибо, — говорю я, и мистер Уоткинс кивает.

— Мы очень хотим осмотреть дом, в котором она выросла, — говорю ему я. — А еще хотим, чтобы его как можно скорее выставили на продажу.

— А вы знаете, почему ваша мать не хотела продавать этот дом, пока была жива? — спрашивает меня Уоткинс.

— Нет, не знаем. Знаем только то, что она не хотела даже говорить об этом. Возможно, она думала, что когда-нибудь вернется сюда, — поясняю я. — Так как мы все устроим?

— Просто прогуляемся до дома, — улыбается Уоткинс.

— Не знаю почему, но у меня такое ощущение, будто мама будет ждать нас там, — говорю я больше себе самой, чем остальным.

— Мисс Сенклер… Могу я называть вас Луна? — спрашивает Джиллеспи. Я киваю. — Я потерял свою возлюбленную жену Серену много-много лет назад. И с тех пор мне каждый день кажется, что она сидит в соседней комнате или ждет меня на углу. Каждый день! Так что я пришел к единственно возможному логическому заключению.

— И к какому же? — спрашивает Горошинка.

Мистер Джиллеспи сияет улыбкой.

— Я понял, что это просто так и есть. Она есть! — говорит он. — Видите ли, наши физические тела могут сломаться и в конце концов превратиться в прах, но энергия… энергию нельзя уничтожить. А что такое любовь, как не самая могущественная энергия в мире?

— Да, это первый закон термодинамики, — улыбаюсь я. — Хотя не уверена, что любовь технически можно представить в виде энергии…

— Ну конечно же можно! — улыбается мистер Джиллеспи. — Любовь — это жизнь, а жизнь — это само определение энергии.

— Что ж, это весьма поэтично, но…

— Так здорово встречаться с теми, кто знал нашу маму! — вмешивается в разговор Горошинка, не давая мне пуститься в научный спор. — Каждый раз, когда это происходит, ее портрет словно вырисовывается все четче — сначала девушки, а потом и женщины, которую мы не знали.

— Если у вас возникнут какие-то вопросы, любые вопросы, или если вам понадобится помощь, пока вы здесь, всегда можете прийти ко мне. Без звонка. Мои двери постоянно открыты для вас. Я был бы рад снова поболтать о старых добрых деньках, и о Мариссе, и вообще о семье Люпо.