Письма жене и детям (1917-1926) - [3]

Отлично сознавая, что любой исторический источник многогранен и открывет вдумчивым исследователям все новые и новые познавательные возможности, отнюдь не претендуя поэтому на исчерпывающий анализ, попытаемся проследить основные направления, по которым, как мы полагаем, будет осуществляться введение писем Л.Б.Красина в научный оборот.

При этом следует иметь в виду специфический характер такого источника не только личного происхождения, но, мы сказали бы, интимного источника, никак не предназначенного не только для публикации, но и для знакомства с ним третьих лиц, каковым являются письма жене. Для характеристики общественно-политической проблематики, властно вторгавшейся в быт корреспондентов, вынуждавшей их занять определенные позиции, наиболее благоприятные или же просто выгодные для данной семьи, они представляются значительно более достоверными источниками, чем документация, непосредственно связанная с социально-политическими делами, содержание которой всегда процежено сквозь сито целесообразности сообщать те или иные сведения или нет, раскрывать свою действительную позицию или скрывать ее, говорить правду, часть правды, правду, смешанную с ложью, или попросту лгать. Традиционная клятва в суде говорить правду, всю правду, ничего кроме правды никак не относится к историческим источникам. Но ближе всего к этой формуле все же интимные письма близким людям.

Мы увидим, что в оценке положения и событий в России Леонид Борисович в основном раскрывал свою истинную позицию, хотя, надо сказать, иногда не был откровенным и с Любовью Васильевной, но вызывалось это, гланым образом, чисто семейными или даже интимными соображениями.

Условно к первому циклу писем можно отнести корреспонденцию 1917 года, относящуюся к тому времени, когда в России развивалась демократическая революция, а Красин "на всякий случай" вывез жену и трех своих дочерей за границу.

Из писем видно, что к этому времени наш герой позабыл не только о своем большевистском прошлом, но и был весьма враждебен экстремистской демагогии Ленина и его сторонников. Как большинство людей имущих, он был умеренным патриотом, поддерживал усилия России в войне против Германии и Австро-Венгрии. В письме от 14 июля он высказывл сожаление по поводу поражений русской армии, выражал надежду на укрепление фронта, оздоровление тыла, на то, что люди "будут меньше болтать и больше работать", чему препятствуют "неуверенность, испуг, возбуждение, всеобщая сумятица".

Красин негодует по поводу "каши", которую заварили большевики 3 июля, организовав антиправительственное вооруженное выступление в Петрограде. Он именует большевистских лидеров болтунами, умеющими лишь писать резолюции и громовые статьи, но проявившими "организационную беспомощность и убожество". Тем не менее для него весьма вероятна та истина, что эта "каша" была заварена агентами германского генерального штаба.

В это никак не могли поверить многие из тех, кто так же хорошо знал Ленина, например, лидер меньшевиков-интернационалистов Ю.Мартов, с пеной у рта защищавший большевистского вождя. В отличие от него Красин проявлял значительно большее понимание ленинского характера — он был тверд в своем выводе: "Совпадение всей этой истории с наступлением немцев на фронте слишком явное, чтобы могло оставаться сомнение, кто настояший виновник и организатор мятежа. Разумеется, заслуги идейных обоснователей и проповедников этой авантюры от этого нисколько не уменьшаются и, вероятно, этот эксперимент не так-то просто и не всем из них сойдет с рук". Любопытно, что Красин отлично сознает индифферентность масс и презрительно относится к "идиотским физиономиям плюющих семечками революционеров", украшающих пейзажи Петрограда.

В октябрьские дни 1917 г. Красин — сторонний наблюдатель. Именно так он рассказывает о большевистском "пронунциаменто" (военном перевороте), в описание которого его живое повествование привносит некоторые новые черты. Но значительно больше его волнуют личные неудобства — отключение телефонов, нарушение пригородной железнодорожной связи, из-за чего он не смог поехать на субботу в Царское Село, где находилась его дача, и, разумеется, опасения, как бы не пострадала его барская квартира в столице.

Весьма нелестно этот бывший большевик описывает действия Ленина и Троцкого, которого он ставил в один ряд с "Ильичем" в первые дни после переворота. Вначале Красин — целиком во власти иллюзий, связанных с переговорами об образовании "однородного социалистического правительства". Эти переговоры проводились под эгидой Исполкома профсоюза железнодорожников (ВИКЖЕЛя). Большевики пошли на них, опасаясь за прочность своей власти. Но, почувствовав себя крепче, Ленин переговоры сорвал. Красин же тешил cебя мыслью, что "все видные большевики" (назвал он, впрочем, лишь три фамилии — Каменев, Зиновьев, Рыков) от Ленина, якобы, откололись. Имея в виду, что Ленин и Троцкий "продолжают куролесить", Красин вскоре стал предполагать наступлние полосы "всеобщего паралича" и с горечью вспоминал о времени "до всей этой кутерьмы с большевиками".

Такой характер мыслей и настроений сохранялся у Красина примерно в течение полутора месяцев после Октябрьского переворота. 8 (21) декабря он все еще убежден, что большевики "делают все", чтобы "восстановить против себя всех". Красин продолжает полагать, что большевики погибнут, но за их дела будут расплачиваться как организаторы саботажа чиновников и интеллигенции, который он не одобряет, так и бедняцкая часть населения.