Письма - [6]

бесчисленное множество сюжетов».

Шахтеры не стали объектом его искусства в период творческой зрелости, но они стали

предметом его долгих глубоких раздумий над законами развития современного ему общества. В

кругу шахтеров сформировались важные стороны мировоззрения художника – он обрел там

реалистический взгляд на жизнь: «…в суровых испытаниях нищеты учишься смотреть на вещи

совсем иными глазами». В ином свете предстало теперь перед ним «царство божие на земле».

«Думаю, что не преувеличиваю, рассматривая повсеместные забастовки и т. д. как очень

серьезный симптом. Грядущим поколениям эти забастовки покажутся, конечно, далеко не

бесполезными, потому что тогда дело будет уже выиграно. Однако сейчас для каждого, кто

должен зарабатывать свой хлеб, стачка – вещь очень трудная, тем более что – как легко

предвидеть, – положение с каждым годом будет становиться все хуже. Коллизия – рабочий

против буржуа сегодня не менее оправдана, чем сто лет тому назад коллизия – третье сословие

против двух остальных». Так, наблюдая жизнь высокоразвитой промышленной Бельгии, Ван

Гог приходит к пониманию необходимости и оправданности классовой борьбы и революции.

По-иному он смотрит теперь и на голландскую действительность. Художник и здесь

открывает жесточайшую эксплуатацию трудящихся. Но Ван Гог отлично видит и понимает

неспособность брабантских ткачей-надомников, разрозненных самим характером производства,

к объединению и коллективным действиям: «Здесь царит совсем другое настроение, чем у

углекопов, среди которых я жил в год забастовок и катастроф в шахтах… здесь все молчат – я

буквально нигде не слышал ничего напоминающего бунтарские речи».

Может быть, именно эти размышления над организованностью и силой шахтеров и

разрозненностью и бессилием ткачей заронили в сознание Ван Гога идею об объединении

художников, идею, которой он будет верен всю свою жизнь. На социально-политический

характер происхождения этой идеи указывает, например, то место его переписки, где он

призывает художников-единомышленников объединиться и объявить «Крестьянскую войну»

противникам «идей Милле».

Война идей так же оправдана, как классовая борьба, следствием которой она является.

Винсент окончательно понял это, объясняя брату, что возникшие между ними разногласия

«связаны с общими течениями в обществе, а отнюдь не с личными обидами». «Ни ты, ни я не

занимаемся политикой. Но мы живем в мире, в обществе, где людям поневоле приходится

группироваться… Человек, как индивидуум, представляет собой часть человечества, а

человечество делится на партии». Таким образом, взгляды человека выражают интересы той

«партии», к какой он принадлежит, то есть партийны, сказали бы мы сейчас.

К какой же группе общества, к какой «партии» относит Винсент себя? Уже в 1882 г. он

признает, что его ничто не связывает со своим классом: «…мне предстоит самому покинуть свой

круг, который и без того давно уже изгнал меня» и затем, еще более определенно: «Я труженик,

и мое место среди рабочих людей…» И в самом деле, работа до изнурения и нищенское

существование, которое он вел всю жизнь, дают ему право на это заявление. Можно верить

Винсенту и тогда, когда он пишет, что в революции 1848 г. он, как «революционер и

мятежник», стоял бы по одну сторону баррикад, а его брат, как «солдат правительства» – по

другую, и, соответственно своим позициям, первый исповедовал бы взгляды Мишле, а второй

Гизо. «Теперь, – продолжает Винсент, – в 1884 г. …мы вновь стоим друг против друга.

Баррикад сейчас, правда, нет, но убеждений, которые нельзя примирить, – по-прежнему

достаточно». И по-прежнему за борьбой идей, за непримиримостью убеждений стоит борьба

нового со старым, нарождающегося с отживающим: «Существует старое общество, которое, на

мой взгляд, погибнет по своей вине, и есть новое, которое уже родилось, растет и будет

развиваться. Короче говоря, есть нечто исходящее из революционных принципов и нечто

исходящее из принципов контрреволюционных».

После таких слов едва ли стоит подчеркивать, что симпатии художника были всегда на

стороне нового, нарождающегося, революционного, а убеждения отличались стойкостью,

искренностью и глубиной. Достаточно сказать, что они родились и были выстраданы в тяжелой

жизненной борьбе. В этой же борьбе родилась и твердая вера Винсента в неминуемость

революционных перемен. Ван Гог говорит о них в своих письмах с убежденностью провидца.

Однако не следует преувеличивать прозорливость Ван Гога – ведь он жил в эпоху

распространения идей марксизма, но не следует и преуменьшать ее, так как революционная

ситуация в Западной Европе после поражения Парижской Коммуны отсутствовала.

Социально-политические взгляды Ван Гога оказали огромное влияние на его суждения

по вопросам теории и практики изобразительного искусства, они предопределили его

отношение к таким коренным и животрепещущим как тогда, так и теперь проблемам, как

искусства и народ, художник и общество.

Ван Гог категорически отвергал «искусство для искусства», лозунг художника был:

«Искусство в полном смысле слова делается для тебя, народ». Этому лозунгу Винсент был

верен всю свою жизнь (не случайно даже сама идея стать художником родилась у него в