Письма в пустоту - [180]

— Значит, я буду любить тебя, как женщину. И преступная греховность нашей любви перестанет таковой являться!

— Прекрати, — Альентес покраснел, — В конечном счете, твои слова меня унижают.

— Я не хотел, прости, — я коснулся в поцелуе его лба, — Даже если у тебя ничего не выходит, я помогу тебе. Мы справимся. Вот увидишь! Ага?

— Я не знаю.

Альентес попытался высвободиться из моих объятий, но я не позволил, прижимая его еще крепче к себе.

— Аль, — прошептал я, — Твое тело обновлено, оно абсолютно чисто. Давай забудем о прошлом, обо всем, что с тобой происходило до взрыва. Я готов все утопить в реке времени. Позволь мне стать твоим первым? Прошу?

— Диего! Ты думаешь, что ты говоришь? — Альентес нахмурился, но почему-то у него был счастливый вид.

— Да, я давно все обдумал. Хотя нет, тут не над чем голову ломать! Я хочу быть с тобой! Я хочу быть твоим возлюбленным во всех смыслах этого слова. Так позволь мне, прошу!

— Послушай, я не понимаю, как тебя не воротит только от одного вида всего этого железа, — Аль демонстративно задрал рукав сутаны, обнажая блестящую на солнце стальную конструкцию.

Я обхватил руками механическое запястье протеза.

— Металл теплеет от прикосновений, он словно живая плоть. Стоит закрыть глаза, как разница исчезает. Но… Я не закрываю их, мне не нужно. Я люблю каждую клетку тебя, я люблю, и буду любить. Мне больше никто не нужен. Понял?

— Наверное.

— Не противься мне. Ты, может, полагаешь, что ты заботишься о моем благе, убегая от меня. Но нет, ничего подобного. Аль, ты причиняешь мне боль, намеренно лишая и себя и меня счастья, — я вздохнул, набираясь смелости, — Ты будешь со мной? Ты станешь моим всецело? Ты хочешь принадлежать мне?

— Словно сватаешь меня, — буркнул Аль.

— Ответь.

— Я… — он взглянул на меня своими вишневыми глазами, — Я буду, стану и хочу. Но подумай о себе…

— А что тут думать! Я счастлив, — я рассмеялся и, заключив лицо любимого в ладони, поцеловал его в губы со всей своей неистовой страстью.

Я не сомневался, что мы будем вместе.

Так и получилось. Дедал, конечно, ерепенился, но все же согласился закрыть глаза на нашу с Альентесом любовь. В обмен на мое сотрудничество с Лигой, он отделил нам домик в углублении парка, в месте, куда редко забредают праздные гуляки. За право жить и любить, как я хочу, мне пришлось войти в состав наставников, заменив на этом посту Рауля. Он тоже очень за нас с Алем хлопотал и во всем поддерживал. Благодаря помощи братьев я справился. Конечно, работа в Лиге отнимала массу времени, но я должен был помогать Дедалу строить будущее, чтобы не было печальных повторений прошлых ошибок и не рождались новые Игнасио или Сизифы. Видя каждый день перед глазами живой пример губительной политики, я был обязан сделать все, чтобы больше никто не пострадал так, как Альентес.

И, прежде всего, я отвечал перед ним, человеком, которого больше всего на свете хотел сделать счастливым.

К сожалению, все оказалось не так безоблачно. Уступив нам в одном, Дедал больше не шел навстречу. С него хватило фактически легального признания нас, как пары. Скандала, конечно, удалось избежать, но кривотолки ходили еще долго, что стоило председателю пары-тройки седых волос.

Дедал всегда нервничал, стоило речи зайти о нас. Поэтому он крайне твердо настроился на вопрос о месте Альентеса в инфраструктуре монастыря, и строго-настрого запретил ему брать на себя функции наставника. Все сводилось к тому, что воспитанник Игнасио не может стать хорошим учителем подрастающему поколению. «Его надо держать от детей подальше, мало ли!» — реальные слова Дедала.

Бред!

Но оспорить решение главы я никак не мог. Председатель так же не разрешил Алю вступить в ряды Лиги. Мой любимый и сам не очень-то хотел и даже не знал, что я вынашиваю подобные планы. Но факт остается фактом. Дедал отказал мне, и никакие уговоры не действовали. Даже Рауля не послушал. У меня от всей несправедливости и выдуманных на ровном месте проблем опускались руки. Что такого крамольного я предлагал?! Ведь мне просто хотелось занять Альентеса хоть каким-то делом. По сути, от Аля отреклись и забыли, он резко стал ненужным. Потому что и бойцом он тоже перестал считаться. Ему было запрещено покидать монастырь. Логично. Ведь, если быть честным, пройти он мог до первого металлоискателя, а вид полностью механизированного человека вызвал бы кучу ненужных разговоров. Вспыхнули бы скандалы, неизбежно к монастырю привлеклось бы лишнее внимание. Подобное решение Дедала я еще мог понять, но Аль явно не заслуживал такого отношения. Его просто вынесли за рамки общественной жизни братства.

Продолжая оставаться лучшим бойцом, которым некогда восхищались все в ордене, он вел жизнь неприкаянного и никчемного человека. Альентеса фактически сделали недееспособным и не по физическому состоянию, а, что обиднее, лишь из-за предубеждений Дедала. Существование Аля сводилась к одной простой функции — жизнь со мной в те редкие часы, которые я мог урвать из занятости в Лиге.

Поначалу печальность всей ситуации была не так заметна.

Мы были молодыми и поглощенными страстью людьми. Но шло время. На исходе четвертого года разница в нашем положении стала катастрофической. Мы менялись, так или иначе, но возраст брал свое.