Письма с войны - [69]
Может, это ложная тревога. Издалека до нас доносится грохот артиллерии, а со стороны Булони — глухие звуки от разрывов бомб. Кто знает, как распорядился Господь!
[…]
На канале, 15 сентября 1943 г.
2 часа ночи.
[…]
За стенами барака фантастическая погода; светло-голубое ночное небо устлано громадными вспененными грядами облаков, луна светит так ярко, что ночь скорее походит на день, и, когда с улицы входишь в бункер, холодный свет лампы кажется тусклым и мрачным. Я с огромной радостью расталкиваю вечно сонного унтера и вручаю ему телефон, когда отправляюсь будить солдат. Наконец-то можно глотнуть свежего воздуха и дать покой глазам, уставшим от ужасного света в бункере. Наши норы, пустые и сиротливые, вытянулись цепочкой по гребню дюн, ветер постепенно заносит их песком. Мы спим теперь на удобных висячих тюфяках. Огромное преимущество этих бункеров в том, что даже во время жесточайших бомбежек мы можем спокойно оставаться в них.
Я очень устаю, так что порою глаза закрываются сами собой и я проваливаюсь в сон ровно на полчаса. Вчера я поделился этим с одним фаненюнкером[118], приятным, очень умным человеком, кандидатом философских наук из Вены. Он сказал мне, что не может прочитать даже двух страниц «хорошей» литературы, ибо на него тотчас наваливается усталость и пропадает всякий интерес к книге. Этот молодой человек, фаненюнкер в запасе, абсолютный материалист, философ, вообще духовно невероятно подкован, с необычайно широким кругозором, не только не признает каких-либо различий между человеком и животным, но даже ставит знак тождества между человеком, зверем и камнем. Как-то раз, катаясь ночью на велосипедах, мы долго беседовали с ним; эта дискуссия нагнала на меня глубокую тоску, я был по-настоящему опечален таким всеотрицанием и полным заблуждением и не нашел достаточно слов для возражений, да и убедительных контраргументов оказалось маловато, я был просто ошеломлен разоружающей последовательностью материализма. Кое-какие доводы я, конечно, мог привести, которые дали бы ему пищу для размышлений, но я понял, что в области философии и вообще научных знаний я абсолютный нуль. Я, конечно, не огорчаюсь по этому поводу, потому что надеюсь еще наверстать упущенное, но, естественно, было бы прекрасно, обладай я всем необходимым для умственного труда.
Получится ли что-нибудь с учебным отпуском, пока неясно; видимо, многое зависит от положения дел на русском фронте, который, как и прежде, является сейчас решающим в этой войне, да и впредь останется таковым. Собственно, мы все уверены в этом, несмотря на полный крах Италии. Все решится в России предстоящей зимой, это в общем-то ясно, и я твердо уверен, что мы победим ее, даже несмотря на нынешние грандиозные отступления, и точно так же убежден, что в случае поражения России война практически и тактически будет завершена.
Только представь себе, что сейчас лишь часть нашей армии держит под постоянной угрозой Англию и Америку, а что будет, когда освободится масса народу, после того как мы разделаемся с Россией? У нас действительно есть все основания надеяться, что мы победим; естественно, в жизни всякое случается, никогда нельзя быть до конца уверенным во всем, любые самые прекрасные расчеты могут не оправдаться…
[…]
На канале, 22 сентября 1943 г.
[…]
Самое прекрасное в новых, пахнущих цементом бункерах — кровати, это висячие маты в раме из толстых железных стержней; на вид они довольно тонкие и жесткие, а на самом деле очень мягкие. Сами по себе висячие маты, пожалуй, чересчур легкие и упругие для нас, они больше подходят для матросов с их раскачивающейся походкой, чем для флегматичных и мрачных пехотинцев. На улице очень холодно, мы закрыли дверь, тяжелую, толстую, массивную железную дверь, которая тотчас напомнила мне дверь бомбоубежища на Нойенхёфераллее. Чтобы получить представление о бункере, надо припомнить бомбоубежище, только бункер немного уже и в нем еще меньше воздуха. Вначале я часто садился на стул перед входной дверью и жадно хватал ртом воздух, однако из этого большей частью получалась сумасшедшая беготня, потому что телефон молчит не более пяти минут, но главная неприятность в том, что порою я бился о низкие своды бункера, так что вскоре пришлось отказаться от экстравагантных глупостей. Часто отключают свет, даже в утренние часы, тогда я сижу здесь при отнюдь не благоухающей карбидной лампе или при свече, хотя за стеной солнце заливает все вокруг ярким светом. Самым вредным, пожалуй, является цементная пыль, поднимающаяся с полу и оседающая затем белесым слоем на всех вещах, почти каждое утро я наметаю по ведру цемента с такой маленькой площади, настолько рыхлый и мягкий материал постройки. Кроме того, все поверхности голые и некрашеные, на потолке проступают ржавые следы балок, а из стен можно «наковырять» хорошенькой гальки. Я не думаю, чтобы даже тюрьмы выглядели так. И тем не менее сознание того, что ты живешь в абсолютно прочном помещении, придает тебе уверенности в том, что ты будешь сражаться до последнего.
Сегодня я читал очень страшную книгу, печальную любовную историю, не такую уж потрясающую, но она рассказывает о несомненности любви и обо всех вещах, происходящих между мужчиной и женщиной; эту книгу, как и многие подобного рода, нельзя причислить к категории плохих, это что-то среднее, вполне читабельное, однако не шедевр, она написана прелестным языком и все-таки не бесспорна… Лучше всю жизнь быть рабочим и выполнять тяжелую физическую работу, чем сочинять такие книги; но мне кажется, что при соответствующих обстоятельствах я мог бы за два дня написать три такие книги. От подобных выводов становится грустно. Мне предстоит еще много, очень много работать, но я в таком возрасте, когда первые ступени обычно уже позади; порою, однако, я боюсь, что из моих планов вообще ничего не получится, хотя думаю, это всего лишь результат расшатанных нервов, и стараюсь не поддаваться мрачному настроению. Когда во время последнего отпуска я перелистывал свои «странички», мне иногда казалось, что это писал какой-то незнакомый, насмерть перепуганный ребенок.
Послевоенная Германия, приходящая в себя после поражения во второй мировой войне. Еще жива память о временах, когда один доносил на другого, когда во имя победы шли на разрушение и смерть. В годы войны сын был военным сапером, при отступлении он взорвал монастырь, построенный его отцом-архитектором. Сейчас уже его сын занимается востановлением разрушенного.Казалось бы простая история от Генриха Белля, вписанная в привычный ему пейзаж Германии середины прошлого века. Но за простой историей возникают человеческие жизни, в которых дети ревнуют достижениям отцов, причины происходящего оказываются в прошлом, а палач и жертва заказывают пиво в станционном буфете.
Бёлль был убежден, что ответственность за преступления нацизма и за военную катастрофу, постигшую страну, лежит не только нз тех, кого судили в Нюрнберге, но и на миллионах немцев, которые шли за нацистами или им повиновались. Именно этот мотив коллективной вины и ответственности определяет структуру романа «Где ты был, Адам?». В нем нет композиционной стройности, слаженности, которой отмечены лучшие крупные вещи Бёлля,– туг скорее серия разрозненных военных сцен. Но в сюжетной разбросанности романа есть и свой смысл, возможно, и свой умысел.
В романе "Групповой портрет с дамой" Г. Белль верен себе: главная героиня его романа – человек, внутренне протестующий, осознающий свой неприменимый разлад с окружающей действительностью военной и послевоенной Западной Германии. И хотя вся жизнь Лени, и в первую очередь любовь ее и Бориса Котловского – русского военнопленного, – вызов окружающим, героиня далека от сознательного социального протеста, от последовательной борьбы.
«Глазами клоуна» — один из самых известных романов Генриха Бёлля. Грустная и светлая книга — история одаренного, тонко чувствующего человека, который волею судеб оказался в одиночестве и заново пытается переосмыслить свою жизнь.Впервые на русском языке роман в классическом переводе Л. Б. Черной печатается без сокращений.
Одно из самых сильных, художественно завершенных произведений Бёлля – роман «Дом без хозяина» – строится на основе антитезы богатства и бедности. Главные герои здесь – дети. Дружба двух школьников, родившихся на исходе войны, растущих без отцов, помогает романисту необычайно рельефно представить социальные контрасты. Обоих мальчиков Бёлль наделяет чуткой душой, рано пробудившимся сознанием. Один из них, Генрих Брилах, познает унижения бедности на личном опыте, стыдится и страдает за мать, которая слывет «безнравственной».
Генрих Бёлль (1917–1985) — знаменитый немецкий писатель, лауреат Нобелевской премии (1972).Первое издание в России одиннадцати ранних произведений всемирно известного немецкого писателя. В этот сборник вошли его ранние рассказы, которые прежде не издавались на русском языке. Автор рассказывает о бессмысленности войны, жизненных тяготах и душевном надломе людей, вернувшихся с фронта.Бёлль никуда не зовет, ничего не проповедует. Он только спрашивает, только ищет. Но именно в том, как он ищет и спрашивает, постоянный источник его творческого обаяния (Лев Копелев).
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.