Письма с Прусской войны. Люди Российско-императорской армии в 1758 году - [34]
Совершенно забытой оказалась драматическая история с неудавшимся восстанием русских цорндорфских пленных в Кюстрине, о финале которой упоминает пастор из Нойдамма (№ 116). Между тем, она настолько примечательна, что заслуживает отдельного упоминания. Военно-судные дела в Пруссии сгорели вместе с Потсдамским военным архивом, а в корреспонденции Фридриха II эпизод обойден молчанием, так что остается ссылаться на косвенные источники. Согласно городской хронике,
Спустя около шести недель[435] после битвы [при Цорндорфе] пленные русские офицеры, числом около восьмидесяти, составили здесь (в Кюстрине. — Д. С.) заговор. Три тысячи солдат, которые ночью все лежали в казематах, а днем зарабатывали себе скромное жалование, разбирая завалы пожарищ, по условленному сигналу должны были поднять мятеж; напав на слабый гарнизон, состоявший из батальона ландмилиции, завладеть взятыми при Цорндорфе и выставленными на рыночной площади 103 орудиями и соединиться затем либо с российской армией у Старгарда, либо с австрийской у Губена. Однако за день до исполнения покушение было раскрыто. Караулы были удвоены, русские офицеры взяты под арест, а лейтенант из Курляндии по имени Людерс по приказу короля колесован[436].
Российский агент, поляк Брацишевский сообщал в ноябре 1758 г.: В Кюстрине
молва носится, что граф Чернышев намерение имел россиискими пленными, которых тогда втрое болше гарнизону было, город взять, но предуспеть не мог, потому что один из пленных вступив в прускую службу всю таину раскрыл.
Сие предприятие будто от графа Чернышева следующим образом затеено и производилось: уведомился он, что в крепости капитан, которои 16 лет в оном чину служит, с которым ознакомится старался. А потом преклоня ево на свою сторону и поверив ему произведение намерения обещал ему генералское достоинство. И тако более было не осталос как способного времени ожидание. Между тем комендант сего города поехал в одну не в далеком разстоянии лежащую мызу, где и начеват хотел, аднако возвратяс вечером того капитана арестовал, а графа Чернышева допросить хотел, которои тем оправдался, что яко российскои поддданои своеи природнои Государыни ползу наблюдал. А что ему в сем не удалось, оное комендант своему щастию приписать имеет[437].
Эта история иногда смешивалась с мятежом в Кюстрине пленных австрийцев 5 июля 1762 г., которым удалось тогда не только вырваться из казематов, но и овладеть орудиями на крепостном валу[438]. События такого рода в Семилетнюю войну вообще отнюдь не редкость. Для голодных и принуждаемых к службе пленных искушение было слишком велико из‐за обычно слабого караула в крепостных гарнизонах, составленного из инвалидов и ландмилиции. Пленный прусский капитан Людвиг Франц Шамбо (Chambaud), содержавшийся в крепости Пиллау в Восточной Пруссии, в 1759 г. тоже составил, к примеру, заговор с целью «захвачения и взятия крепости Пиллавской»[439].
Но вернемся в Кюстрин: непонятно, на чем же русские собирались перевозить массу орудий, без лошадей и к тому же без лафетов[440]. Однако то, что целью были именно орудия, особенно «секретные», о которых так пеклись в Петербурге, вполне вероятно. Поскольку русские разъезды все еще появлялись в это время в Нойдамме (№ 116), план соединиться с армией не выглядел столь уж фантастично. То, что предприятие затеял импульсивный и к тому же понимающий толк в военном деле граф Захар Григорьич Чернышев, звучит тоже вполне достоверно. Имея свободу передвижения в крепости, он имел для этого все возможности.
Сначала якобы хотели казнить самого Чернышева, но поднять руку на бывшего любовника великой княгини Екатерины даже Фридрих не решился. Козлом отпущения сделали несчастного (под)поручика Казанского пехотного полка курляндца Людерса — в русской транскрипции, вероятно, Лидерса[441]. Колесование было уставным способом казни и в РИА, однако в реальности к нему не прибегали[442]. Тогда как просвещенный, но плотоядный fridericus rex применял этот вполне средневековый способ казни — в педагогических, разумеется, целях — сплошь и рядом вплоть до конца века[443]. После инцидента пленные были отправлены в Магдебургскую крепость, и по пути, в Берлине, их зарисовал известный график Даниэль Ходовецкий (Илл. 40). Мало того, на этапе где-то в окрестностях Берлина они вроде бы снова пытались поднять восстание, убив несколько человек караула (№ 116).
Однако история цорндорфских пленных и на этом еще не кончается. Полковник Гордт, с которым мы уже имели дело — командующий «вольным» полком, прикрывавшим переправу пруссаков через Одер, — осенью следующего 1759 г. завязает с лошадью в болоте и попадает в русский плен. Его перевозят в Петербург, куда накануне прибывает отпущенный Фридрихом из плена Захар Чернышев. Когда Гордта привозят в дом канцлера М. И. Воронцова, присутствующий тут же И. И. Шувалов спросил суровым тоном: «Почему король Пруссии так плохо обращается с нашими пленными, в отличие от других воюющих держав, и приказал колесовать одного из наших пленных?» Выясняется, что Чернышев первым делом рассказал при дворе о позорном колесовании в Кюстрине. И что Елизавета Петровна, разгневанная, но верная своему обету отказаться от смертных казней
