Письма Плиния Младшего. Панегирик Траяну - [134]

Мы почти ничего не знаем о его школьных годах. Дядя, конечно, нашел для него очень хорошую грамматическую школу. Главное место занимало здесь знакомство с литературой, греческой и латинской. Плиний настолько освоился с греческим языком, что в 14 лет написал по-гречески трагедию, вспоминая о которой, шутливо писал своему другу: «не знаю, что это было; называлось трагедией» (VII.42). Знание языка во всяком случае он вынес из школы основательное, греческую литературу знал хорошо и не только умел щегольнуть цитатой из Гомера или трагиков: греческих ораторов он читал и перечитывал, вдумывался в особенности их языка и стиля. Советы, которые он дает своему молодому другу Фуску относительно домашних занятий, передают, конечно, опыт его собственных школьных и домашних занятий. Дядя занимался с племянником помимо школы, давал ему задания, следил за его чтением, приучал читать, делать выписки. На мальчика влияла сама личность учителя, неутомимого труженика, девизом которого было «жизнь есть бодрствование». И дядя, видно, полюбил племянника; он усыновил его: Цецилий Секунд стал называться Плиний Цецилий Секунд.

Окончив школу грамматики, мальчик переходил в «университет»: риторскую школу. Ей можно предъявить много серьезных обвинений: она не давала основательных знаний ни в одной области, приучала не «доходить до самой сути», а искать эффектного, кричащего. Но было у нее достоинство неоспоримое: она учила понимать цену слова, его силу и вес: питомцы риторской школы знали, что слово бывает и оружием, которое страшнее меча, и драгоценным камнем, который при умелой отделке чарует своим блеском и своей игрой.

Риторская школа ставила себе цель специальную: подготовить хорошего судебного оратора. При империи, когда Август, по словам Тацита, «усмирил политическое красноречие» (Диал. 38), юноша уже не мог мечтать о том, чтобы «слово его управляло умами и успокаивало сердца» (Верг. Эн. I, 149—153); полем его деятельности оставался суд, и карьера судебного оратора была почетной и доходной: «чье искусство по славе своей сравнится с ораторским...чьи имена родители втолковывают своим детям; кого простая невежественная толпа знает по именам, на кого указывают пальцем?» (Тац. Диал. 7). Удачно провести в суде, тем более в сенате, защиту или обвинение, значило положить прочное основание известности и дальнейшей судьбе. И Плиний, окончив риторскую школу, где он учился под руководством знаменитого педагога того времени Квинтилиана, решил стать адвокатом. [Предварительно он отслужил обязательный срок военной службы: в качестве военного трибуна провел год в Сирии, где стоял его легион. Можно думать, что год этот прошел у него не столько в военных занятиях, сколько в беседах с местными философами и учеными.] Ему не было и 20 лет, когда его выступление в суде центумвиров (суд «ста человек», разбиравший имущественные и семейные споры) «обратило к нему уши людей, открыло его дверь славе» (1.18.3—4). В этом суде Плиний выступал много раз; он называл его «своей ареной» (VI.12,2). Адвокатом он был искусным и талантливым, о чем свидетельствует его обширная судейская практика; в минуту усталости он жаловался, что разрывается между множеством «центумвиральных дел» (II.14.1). Поэт Марциал, хорошо с ним знакомый и бывавший у него на дому, изображает молодого адвоката: целый день он погружен в судебные дела и только вечером разрешает себе передохнуть:

Целый день он Минерве строгой предан,

Речь готовя для ста мужей2, (VII. 25),

[Перевод Ф. А. Петровского.]

т. е. для суда центумвиров. Своими судебными речами Плиний дорожил, тщательно — после выступлений — их обрабатывал, посылал друзьям для исправления и критики, готовил к изданию. Ни одна из этих речей не сохранилась, но в «Письмах» разбросаны замечания, позволяющие судить о том, что Плиний ценил в речах и чего от них требовал.

Замечания эти принадлежат человеку, уже хорошо знакомому с судейской обстановкой. По существу это советы молодым адвокатам. Судей надо убедить: поэтому все, что на пользу клиенту следует «вдалбливать, вбивать, повторять», разнообразя, однако, это вдалбливание: на разных людей надо действовать разным (I.20.2,12—13). Не надо гнаться за краткостью: «как всякая хорошая вещь, так и хорошая речь тем лучше, чем больше» (I.20.5). Плиний обосновывал это убеждение и примерами великих ораторов прошлого и наблюдением над воздействием речи на судей. Мало обращаться к разуму: надо затронуть чувство — речь должна дышать «силой, горечью, настойчивостью» (V.8.9). Следует учитывать значение, какое имеет манера оратора держаться, его вид, жесты, движения (II.19.2). Что касается стиля речей, то публика, слушавшая Плиния «у центумвиров», в большинстве своем любила «сладостно звучавшие слова», изысканные и высокопарные, так называемый азианский стиль, изобиловавший смелыми метафорами и поэтическими словами; за пышным словесным убранством часто пряталась убогая мысль. Современная Плинию молодежь увлекалась этим стилем, и сам он в молодости отдал дань этому увлечению, но с возрастом все больше склонялся к стилю простому и строгому и приветствовал возрастающий вкус к нему в кругах людей образованных.