Письма об Индии - [55]

Фирозпур, 10 декабря

Вот мой план. 1 марта 1843 года я выеду из Бомбея в Египет: написал в Бомбей, чтобы мне оставили место на пароходе. Во всяком случае, буду в Египте к концу марта… Теперь собираюсь пуститься в классическое плавание вниз по Инду.

[Ему же]

На Инде, 8 января 1843 года

Плыву в Бомбей; из Фирозпура отчалил дней с 9… Плыву настоящим повелителем крыс, которые кишмя кишат в моей соломенной каюте. Нечего и писать о моем отчаянии и страхе. Скажу короче: природа взяла свое, и я заснул непробудным сном под пляску так^х огромных крыс, каких нет и не будет нигде. Хотел было в первом встречном городе обзавестись дюжиной кошек, да города-то не попадаются у меня на пути. Между тем прошло 10 дней, и я мало-помалу привык к этому содому, который так пугал меня на первых порах. Притом же я пустился на хитрости: поставил подле постели пребольшой барабан, и, только что крысы поднимут возню, я тотчас же ударяю в него, как Норма. Мои мучительницы прячутся по норкам, а я засыпаю на несколько минут, прикрыв чем-нибудь голову. В крайнем случае, когда возня превышает всякую меру терпения, призывается Франциск и расправляется с ними по-своему: принимает грозно-воинственный вид, начинает стрелять из ружья или пистолета, немилосердно колотит саблей по соломе и приводит крыс в окончательный ужас. Иногда и это средство недействительно; но по крайней мере Франциску всегда удается успокоить мне нервы своими комическими выходками. Поутру я запиваю свой перемежный сон бутылкой содовой воды с несколькими каплями хереса, шампанского или портвейна. Через час подают кофе.

Со мной 3 козы, которые дают превосходное молоко: впрочем, ты до него не охотник. В полдень или в час пополудни мне приносят завтрак: крылышко или ножку холодной курицы и «чапати», превкусные и прездоровые для желудка лепешки. Их пекут в одну минуту и подают прямо с пыла, для желающих с маслом. Масло у меня есть; да впрочем, чего нет у меня, кроме хлеба? Мука, картофель, живность, бараны… все есть! Удивляюсь я этим индийцам: встанут с восходом солнца, разведут огонь, сядут у огня на землю, закурят «трубку мира», и, покамест идут разговоры да тянется однообразное, неправильное пение, один из индийцев вынимает из походного мешка зерна и принимается их молоть между двумя камнями. Смелет муку, плеснет в нее пригоршней воды, сваляет лепешки, положит на горячий противень, перевернет раз-другой — и кушанье готово! Поедят, выпьют воды и снова принимаются за «трубку мира»! Варят в котле сорочинское пшено [рис], горошек и бобы; все это, приправленное чесноком, составляет для индийца вместе с вышеупомянутыми чапати вкусную трапезу.

В Инде очень много крокодилов. Стрельба по этим чудовищам составляет любимую забаву Франциска и Федора; Франциск стреляет из длинного ружья с сикхским фитилем, приобретенного в Лагоре, а Федор из плохого английского ружья, которое я купил за 30 рупий; как-то на днях они убили сообща огромного орла. С закатом солнца мы причаливаем к берегу, потому что в потемках того и гляди наткнешься на какую-нибудь песчаную отмель. Причалив, выходим на берег, и мои люди предаются обычным дневным занятиям: опускаются на траву и доят коз, режут баранов, а ежели уж все перебиты, покупают у окрестных поселян. Кроме того, делают запас дров и запас травы для коз.

Я в это время прогуливаюсь по пустыне, а с наступлением ночи отправляюсь под музыку шакалов на свою барку и получаю торжественный прием от крыс. Мне подают обед: бараний суп, жареную курицу и картофельный салат с чесноком — верх кухонного искусства Франциска. Все эти блюда сопровождаются неизбежными чапати и орошаются пивом, вином или содовой водой — по усмотрению. К ужину подается еще смородинная пастила, которой я запасся на Гималаях. Ужин часов в 7, потом курю чкрут (туземное название манильских сигар)[130] или «трубку мира» и затем отхожу ко сну.

Дней через 12 с небольшим я надеюсь быть в Бомбее. Не знаю, решусь ли я предпринять пятнадцатидневную поездку к «погребам Эллоры»[131]. Видимо, проведу месяц в гордом спокойствии независимости, раскинув стан в виду индийского города. Вот уже два года, как мы жили в Бомбее с Леве-Веймаром и занимали гебрский дом. О Веймаре, конечно, получил известия из Багдада?

Прошло еще 3 дня, и терпение мое относительно крыс сделалось неистощимым: я покорился судьбе и облекся твердою решимостью. Вчера верстах в двух от берега мы завидели город Боглепор [Бахавалпур]. Этот город находится в Мультанской провинции, дома перемешаны с кучками финиковых пальм, похожих на сицилийские. В Боглепоре я приобрел себе кошку и накупил съестных припасов. Теперь у нас в виду другой город — Сакар-Бакар [Суккур]: мы доплывем к нему дней через 5 или 6. Далее будет Гайдрабад [Хайдарабад], но его обыватели уж чересчур свирепы, и я вряд ли решусь выйти на берег. Франциск — другое дело: тот пойдет со своим фитильным ружьем и двуствольным пистолетом, осмотрит все и расскажет мне — что и как. Говорят, в Гайдрабаде еще не вывелись из употребления цирковые зрелища: травли диких зверей, слонов, носорогов, тигров и гиен. Отсюда недалеко должен быть Белуджистан: туземец, у которого я купил кошку, сказывал мне, что он белудж.