Письма об Индии - [50]

Вечером я крепко заснул. Пробудившись ночью в темной палатке, я никак не мог припомнить, где я нахожусь, но скоро услышал звуки гонга и рога горского брамина. Эти странные звуки, смешанные с шумом реки, напомнили мне, что я нахожусь далеко от тебя. Желтоватый свет начал проникать в мою палатку; жалобный крик павлина возвестил утреннюю зарю.

Я отправил свои пожитки в Готгер, через Датнагор. Палатки были сняты, и я отправился в путь по ровной дороге и не в походном гамаке, а в удобном паланкине, в котором можно поворачиваться как хочешь. Какой-то жалкий, обнаженный акали, печальный представитель грозной пенджабской секты, протягивал ко мне свою иссохшую руку; я подал ему несколько пайс (медная индийская монета), на которые он, вероятно, купит себе опиуму, чтобы поддержать упадающие силы и продолжить хотя немного свое жалкое существование. Несмотря на его бедность, по его осанке видно было, что он гордится принадлежностью к этой страшной секте.

Мы следовали по течению Сатледжа; вся страна была покрыта мелким кустарником. В одном месте из куста вылетел муналь, фазан с голубыми, золотистыми перьями. Мет, начальник носильщиков, выстрелил в него из ружья; но уже было поздно: благородная птица скрылась в «джунгле». Некоторым индусским кастам позволяется бить дичь, потому что сам бог Рама жил в лесах и питался фазанами, павлинами и пр.

Вскоре начали показываться крокодилы, эти отвратительные и коварные животные, притворяющиеся мертвыми, чтобы вернее схватить свою добычу. Вот что я узнал о крокодилах. Когда приближается время детенышам вылупливаться из яиц, крокодилы — самец и самка— отправляются в то место, где лежат их яйца, и разбивают их; выскочившие детеныши бросаются в реку, а за ними тотчас отправляются туда же их родители с намерением пожрать своих детей.

Мы находимся в двух переходах от Симлы; я пишу на постели. Кажется, нынче 15 октября. Невзирая на все мои предосторожности, я схватил на Борендо сильный насморк, да и все почти мои горцы также страдали им. Весьма трудно уберечься от насморка в этих быстрых переходах от жары к холоду. Но теперь я с ним разделался. Большую часть дороги я иду пешком, когда не очень жарко, или еду на муле, Которого, «как выше было сказано», я должен был оставить по причине дурной дороги. Пустынное место среди гор, в котором мы теперь находимся, называется Матиана. Завтра или, лучше сказать, нынче я буду в Фагу, другом пустынном месте, а оттуда через магасский лес прибуду в Симлу, в которой думаю пробыть не более 7 или 8 дней, и отправлюсь через Нан в Дели. В Дели думаю представиться Моголу и купить некоторые вещи. Из Дели поеду в Лудиану и Фирозпур, а оттуда по Инду в Бомбей, потом в Гаэту или Париж — словом, к тебе.

В Гималаях я собрал любопытные женские украшения — металлические запястья и наножники древней и весьма странной формы. Это огромные и весьма тяжелые уборы. Покупал я их у женщин, встречавшихся в долинах, платя за них одну или две рупии дороже настоящей цены. Мои индийские люди служили мне при этом посредниками, и иногда им стоило большого труда уговорить этих красавиц уступить мне их тяжеловесные драгоценности. Они сперва говорили, что мужья или матери будут их за это много бить; но переговоры всегда кончались уступкой. Тогда начиналась новая история — надо было снять эти кольца: женщину клали наземь, и около полдюжины людей клещами, ножами, топорами и другими инструментами, которые всегда носят при себе горцы, начинали снимать с рук и ног тяжелые украшения. Видя их за этой работой, можно было подумать, что присутствуешь при пытке.

Я сохранил эти запястья и наножники в том виде, как они были сняты на моих глазах, и ты, без сомнения, подивишься тонкости рук и ног этих горянок, слывущих, и весьма справедливо, более сильными, чем женщины индийских равнин. Некоторые из горянок были очень недурны и краснели: в нагорьях цвет кожи гораздо белее. Но зато в последней деревне, поблизости Борендо, почти все горянки изуродованы зобами. Зобы весьма часты в Гималаях, так же как и сифилитическая болезнь, которая имеет здесь свой особенный характер и называется черной. Целые поколения бывают поражены этими ужасным ядом. В деревнях часто увидишь одного из несчастных, пораженных этою болезнью; они лежат где-нибудь при дороге на камне и умоляют о помощи, но — увы! — какая помощь может быть им оказана.

Итак, ты видишь, что на Гималаях живет не очень здоровый народ; но надо сказать, что нечистота тела и одежды гималайцев превосходят всякое вероятие. Жители по большей части хилы и едят только лепешки из дурной муки, а между тем и свойством природы, и бедностью принуждены бывают исправлять тяжелые работы, превышающие их силы. Сверх этого, говорят, для поддержания своих сил они употребляют опиум или какое-нибудь другое вредное возбуждающее. Их религия — самое грубое идолопоклонство. Однажды я видел отвратительного истукана с длинными волосами в бахромчатой юбке, привязанного к чему-то вроде носилок; два часа сряду раскачивали его, бог знает с какой целью, два человека, с которых пот катился ручьем, потому что тяжесть истукана была им не по силам; вокруг стояло множество народа, и все они дули в огромные трубы, колотили в барабаны и медные цимбалы. Это происходило возле одного деревянного сельского храма. Множество женщин, покрытых цветами и грубыми украшениями, должны были плясать в честь идола с серебряною головою. Но я не видел пляски, потому что она должна была начаться ночью, при свете факелов, а я в это время обедаю. Привлеченный шумом, я пробрался сюда по лесу через довольно глубокий овраг. Они еще качали своего идола, когда я полез назад, к своим палаткам, раскинутым в великолепном сосновом лесу и окруженным чудными картинами Гималаев. Капитан Джек ждал меня обедать. Мое намерение было путешествовать одному; но я не мог отказать себе в удовольствии иметь спутником капитана Джека, веселого собеседника и отличного художника.