Письма об Индии - [4]
Александрия довольно любопытное место; английская гостиница «Хилл», впрочем довольно плохая, расположена у пальмовой рощи. Арабы народ очень смышленый и услужливый; они уже несколько говорят по-английски и по-итальянски. По дороге из Александрии в Каир, сначала по каналу, а далее по Нилу, вид берегов однообразен, только изредка встречаются селения, мечети и пальмовые рощи. Пароход идет так близко от берега, что можно разглядеть, как нельзя лучше, жителей.
Каир великолепен и превзошел мое, ожидание; к несчастью, мне надо было торопиться с выездом в Суэц, чтобы поспеть к отплытию парохода, и едва я ступил на борт, как колеса начали работать. Если бы я опоздал на несколько минут, мне надо было бы прождать целый месяц до отправления другого парохода в Бомбей, что и случилось с некоторыми нашими спутниками и спутницами (из Саутхемптона), которые не могли, подобно нам, воспользоваться маленьким пароходом, предоставленным пашой Мехмет Али[12] в распоряжение сэра Кэмпбелла[13], на Ниле. Сетуя об их участи, мы, однако, скоро утешились, потому что и без них было слишком тесно.
Таким образом, мне удалось провести в Каире не более семи часов; срок едва достаточный для того, чтобы посетить баню, увидеться с банкиром, пробежать наскоро верхом на осле улицы и базары и сделать несколько незначительных покупок. Однако, несмотря на этот поверхностный обзор, все впечатления глубоко врезались в память. Толпа, сквозь которую я проехал, ни с чем не может сравниться, до того, что я с трудом верил собственным глазам. Вообще Египет сохранил в себе настолько свой первообраз и неприкосновенность в породе людей, одежде и обычаях, что воображение невольно уносится на три тысячи лет назад. Я не имел достаточно времени, чтобы научиться распознавать племена, которые встречались мне: черные, смуглые и краснокожие люди мелькали передо мной; одни с длинными бородами, другие с совершенно гладким подбородком, и все настолько отличны друг от друга по цвету и по чертам лица, что кажется, будто природа собрала здесь в одно место типы всех главных племен. Я зашел на рынок невольниц, где видел непонятное зрелище: черных и смуглых женщин, выставленных на продажу в темном и зловонном сарае, вроде хлева.
На обратном пути с трудом мог я пробраться сквозь странные скопища народа по лабиринту узких улиц до гостиницы Вагхорна, где ожидало меня явление другого рода. Толпа англичан и англичанок, старых и молодых, дурных и красивых, с детьми всех возрастов, суетилась вокруг чемоданов и наскоро утоляла голод сандвичами, портером и пивом, а хозяин распоряжался стадом верблюдов, ослов и арабских полудиких лошадей. Проворно взваливали на верблюдов огромные вьюки с надписями: в Бомбей, в Мадрас и Калькутту; запрягали в разнородные кареты и повозки ослов, верблюдов и лошадей. Казалось, Каир и его диковинки не существовали для этого народа, торопящегося в Индию. Влекомый общим движением, и я выбрал себе лошадь, доверил свои пожитки Вагхорну, отсчитал ему десятка три фунтов стерлингов, и мы отправились в пустыню.
Нас было до сорока европейцев, до восьмидесяти верблюдов и целая орда черного и смуглого народа — арабов, абиссинцев, нубийцев, нагих или облаченных в одежды особенного покроя и в живописные складки тканей. Все это с поспешностью переходило пустыню, сбившись в кучу из предосторожности против бедуинов. Когда я отставал на некоторое расстояние, чтобы полюбоваться общим видом, это зрелище казалось мне чудным сном вроде диких охот (die witde Jagd) из германских средних веков. Особенно на утренней и вечерней заре эта картина представляла что-то таинственное.
Выйдя из стен Каира, мы миновали обширный лагерь войск Ибрагим Паши[14], которые возвратились из Сирии после войны против султана. Далее мы встретили несколько других отрядов этой армии. Бедные солдаты имели жалкий, болезненный вид и сидели по двое на верблюде. Вся дорога от Каира до Суэца усеяна трупами лошадей и верблюдов, от которых каждые пять минут мы были вынуждены закрывать нос платками. Войска Ибрагима посеяли эти трупы, между Которыми мы видели трех солдат, раздетых донага и положенных рядом; они, казалось, принадлежали племени нубийцев или абиссинцев и походили друг на друга, как братья. Черты лица их не были еще обезображены: они лежали тут, вероятно, не более суток. Изнеможенных усталостью, бросили их и отдали последний долг, уложив рядом.
Приближаясь к Суэцу до восхода солнца, проводники верблюдов и стража Паши, которую мы имели с собой, объявили нам, что мы подходим к самому опасному месту пустыни, самому удобному для набега бедуинов. В самом деле, с первыми лучами солнца мы увидели, что степь переменила вид свой. Бесплодные, нагие гопы обступили дорогу, и мы стали подходить к теснине. Тут все, кто только был вооружен огнестрельным оружием, стали прислушиваться, приостанавливаться, держа ружья наготове; однако ни один наездник не показался.
Только одна бедуинка пристала к нашему каравану, куря трубку и догоняя наших лошадей и верблюдов. Она шла к Суэцу и, казалось, не хотела отстать от нашего отряда, опасаясь, может быть, попасть в руки арабов, враждующих с ее племенем. Она была молода, но изнурена усталостью. От времени до времени она бросалась на несколько секунд на песок и лежала как мертвая, собираясь с духом; потом снова догоняла нас. Я дал ей апельсин и монету в два пиастра; дар небогатый, но со мной не было ничего больше. Один из наших спутников, англичанин, обронил пистолет и, вероятно, потерял бы его, но скороходка нашла и подала ему, за что и получила незначительную награду, которую она приняла, однако, без всякого выражения благодарности; эта странность обычна, как я заметил, на Востоке.
