Письма - [21]
Mais vous m’écrirez n’est ce pas? — je suis sûr que vous ne m’avez pas écrit pour quelque raison grave? — êtes-vous malade? у a-t-il quelqu’un de malade dans la famille? je le crains. On m’a dit quelque chose de semblable. Dans la semaine[34] prochaine j’attend votre réponse, qui j’espère sera non moins longue que ma lettre, et certainement mieux écrite, car je crains bien que vous ne sachiez déchiffrer ce barbouillage.
Adieu, chère amie, peut-être si dieu veut me récompenser je parviendrai à avoir un semestre, et alors je serai toujours sûr d’une réponse telle-quelle.
Saluez de ma part tous ceux qui ne m’ont pas oublié. —
Tout à vous
M. Lermontoff.
Уже давно, дорогой и добрый друг, я вам не писал, и вы мне не подавали никаких вестей ни о своей собственной дорогой особе, ни о всех ваших. Поэтому я питаю надежду, что ваш ответ на это письмо не заставит себя долго ждать. Вы скажете, что эта фраза звучит самоуверенно, но вы ошибаетесь. Я знаю, вы убеждены, что ваши письма доставляют мне много радости, раз вы применяете молчание как наказание. Но я не заслуживаю этого наказания, потому что я постоянно думал о вас. Вот доказательство: просил годичный отпуск — отказано, на месяц — отказано, на две недели — великий князь также отказал. Всё это время я пребывал в надежде, что увижу вас. Я сделаю еще попытку — дай бог, чтобы она удалась. Надо вам сказать, что я самый несчастный из людей, и вы мне поверите, узнав, что я ежедневно посещаю балы Я кинулся в большой свет. Целый месяц я был в моде, меня разрывали на части. Это по крайней мере откровенно. Весь этот свет, который я оскорблял в своих стихах, с наслаждением окружает меня лестью; самые красивые женщины выпрашивают у меня стихи и хвалятся ими как величайшей победой. — Тем не менее я скучаю. Я просился на Кавказ — отказали. Не желают даже, чтобы меня убили. Может быть, дорогой друг, эти жалобы не покажутся вам искренними? Может быть вам покажется странным, что ищут удовольствий ради скуки, что бегают по гостиным, когда там не находят ничего интересного? Ну хорошо, я открою вам свои соображения — Вы знаете мой самый главный недостаток — тщеславие и самолюбие. Было время, когда я стремился быть принятым в это общество в качестве новобранца. Это мне не удалось, аристократические двери для меня закрылись. А теперь в это же самое общество я вхож уже не как проситель, а как человек, который завоевал свои права. Я возбуждаю любопытство, меня домогаются, меня всюду приглашают, а я и виду не подаю, что этого желаю; дамы, которые обязательно хотят иметь из ряду выдающийся салон, желают, чтобы я бывал у них, потому что я тоже лев, да, я, ваш Мишель, добрый малый, у которого вы никогда не подозревали гривы. Согласитесь, что всё это может вскружить голову. К счастью, моя природная лень берет верх — и мало-помалу я начинаю находить всё это крайне несносным. Но этот новый опыт принес мне пользу, потому что дал мне в руки оружие против общества, и, если когда-либо оно будет преследовать меня своей клеветой (а это случится), у меня будут по крайней мере средства мщения; несомненно нигде нет столько подлостей и смешного. Я убежден, что вы никому не расскажите про мое хвастовство, ибо меня сочтут более смешным, чем кого-либо; с вами же я говорю как с своей совестью и потом [я знаю] это так приятно посмеяться исподтишка над тем, к чему стремятся и чему завидуют дураки — с человеком, о котором знаешь, что он всегда готов разделить твои чувства. Это я говорю о вас, дорогой друг, я повторяю это, потому что всё это место моего письма несколько неясно.
Но вы мне напишете, не правда ли? — Я уверен, что вы мне не писали по какой-то серьезной причине? Не больны ли вы? Может быть, болен кто-нибудь в вашей семье? Боюсь, что это так.
Мне передавали что-то в этом роде. На будущей неделе жду вашего ответа, который, надеюсь, не уступит по длине моему письму, но будет несомненно лучше написан, ибо я побаиваюсь, что вы не сможете разобрать эту пачкотню.
Прощайте, дорогой друг, если богу угодно меня вознаградить — я добьюсь отпуска и тогда, я уверен, получу ответ, какой бы он ни был.
