Письма Колумбу. Дух Долины - [9]
Сторожкая пора, когда все звуки слышатся отчетливее и словно бы приобретают более глубокий смысл…
К чему прислушиваетесь Вы, сеньор Альмиранте, в своем одиночестве там, на баре? К рокоту волн, бьющихся о далекие берега? К ветру, что пронизывает душу, беспощадному, как ураган около Верагуа, когда жизнь команды висела на единственном якорном канате? К звону кандалов, сковавших адмирала на борту адмиральского судна?
Или же к крикам смертельного ужаса, что разнеслись над островами Карибии, едва там утвердились Ваши люди?
До прихода сумерек я еще раз перечитал Ваши собственные заметки о встрече с нежданным.
Нетрудно понять, как эти строки всколыхнули Европу. Океан — безбрежный простор обманчивых волн — вдруг стал преодолимым, через него можно было доплыть до другого мира, с иными людьми. Наверно, рассказ об островах за горизонтом был воспринят как воплощение мечты о рае.
И сегодня, спустя почти пять столетий, страницы дневника, пусть не вполне, передают Ваше восхищение людьми, коим выпала привилегия стать первыми гражданами Вашего вице-королевства. И сегодня ощущается свежесть Вашего описания этих детей первозданной природы: нагие, любезные, безоружные, а кроме того, смышленые, воспитанные, полные дивного достоинства.
Их речь Вы называете самой мягкой и приветливой в мире. Нигде в Кастилии не встречали Вы такой честности и такого радушия. Они любят ближнего, как самих себя. «Заверяю Ваши Величества, что во всем мире нет лучшего народа», — докладывали Вы своим вельможным благодетелям.
Гуанахани, Эспаньола, Хуана — всюду поющие и улыбающиеся люди встречают каравеллы дарами, не скупясь на самое лучшее свое достояние и получая взамен грошовые бусы и бубенчики, которые Вы привезли с собой как образцы европейской культуры.
И так же было, когда Вы через неполных два года после того, как водрузили королевское знамя с золотым крестом на первом островке в этой россыпи островов, впервые пристали к здешним берегам. Когда, подстегнутые слухами о богатой вожделенным золотом стране, ринулись к Ямайке и предоставили грохочущим бомбардам и фальконетам возвестить о приходе цивилизации.
Вы скоро поняли, что и на этом острове с его роскошными лесами и стремительными горными ручьями нет месторождений золота. И тем не менее в одну из тех редких минут, когда Вы позволили высоким порывам души взять верх над поиском, у Вас вырвались слова о том, что здесь хотелось бы остаться надолго.
Конечно же, это не сбылось. Не сбылось в тот раз. Ведь наши цели почти всегда присутствуют не там, где мы находимся. Вы были созданы никоим образом не довольствоваться обретенным, а гнаться за еще не найденным. И все же тех дней, что Вы задержались на острове, было довольно, чтобы у Вас сложилось граничащее с грезой представление о молодом народе бронзовокожих людей, живущих, по всей видимости, в полной гармонии с благодатной природой и с самими собой. Поначалу испуганные, робкие, неприступные, они затем, «радуясь нашему соседству», устремились к каравеллам на своих длинных, щедро украшенных пирогах с грузом плодов моря и леса, которые Вам показались превосходнее всего, полученного ранее.
В тот раз Вы встретились с араваками. Добродушные потомки майя, народа мореходов и строителей пирамид, они покинули материк и поселились на островах>{8}, где создали незамысловатую культуру под знаком жизненных радостей. Все прочие сообщения первых лет после Вашего визита подтверждают Ваше впечатление: мирное существование в райском саду, где поколения плавно сменяли друг друга, жизнь была беспечальна, а потому и смерть легка.
Для Европы это было все равно что слушать вновь античные легенды про Insulae Fortunatae — счастливые острова. Как будто Гесиод, этот сварливый провидец, проснувшись от двухтысячелетней дремы, опять рассказывает про обитель без печалей и забот, найденную на краю света некогда жившим на земле и уцелевшим после Трои богоподобным народом. Или Гораций живописует поэтическую картину блаженных земель в Океане, где почва без посева приносит обильный урожай, где круглый год созревают плоды и ласково шепчутся струи горных потоков. «Аргонавты не плыли вдоль тех берегов, не ступал на них мореход Сидона, не ходили туда паруса Одиссея…»
Похоже, единственной тучей, омрачавшей небо араваков, были карибы, суровые воины, которые приплыли на подветренные и наветренные острова из дождевых лесов Амазонии и совершали набеги на соседей, захватывая пленных для своих каннибальских ритуалов.
Единственной — пока сюда не дошли Ваши паруса.
Ваши записки и рассказы других путешественников живо рисуют потомкам, как европейцы воспринимали встречу с аборигенами этого островного мира. Похоже, однако, что ни Вы, ни кто-либо другой ни на миг не задался вопросом — как они воспринимали Ваше появление? В один прекрасный день на горизонте возникает точка; приближаясь, она постепенно вырастает в крылатые деревянные дворцы, извергающие рокот и клубы дыма, а затем и бородатых белокожих людей, скрывающих свою наготу под странными одеяниями. Представить себе сегодня, как это воспринималось, невозможно, ведь нам просто не с чем сравнить. Во всяком случае, изумление и возбуждение зрителей, наверно, было ничуть не меньше, чем если бы в один прекрасный день тот, кого Вы называете «сущим в трех лицах», в сопровождении архангелов и патриархов, пророков и апостолов вдруг спустился на площадь в Лиссабоне, Гранаде или Палосе.
