Письма к утраченной - [11]

Тренч на крупных роговых пуговицах и с тканым поясом с большой пряжкой доходил до колен и еще хранил запах духов. После секундного колебания Джесс отцепила пряжку. Память подсунула некую картинку (возможно, из черно-белого кино), и Джесс завязала пояс тугим узлом.

День угасал. Джесс глянула на свое отражение в зеркальце над туалетным столиком – и не узнала себя. Перед ней была элегантная, утонченная молодая женщина, а не девчонка из Лидса, из дома с дурной славой. Джесс опустилась на колени. Лицо, призрачно-бледное в сумерках, и сиротская стрижка мигом разрушили впечатление.

Фыркнув, Джесс поднялась и вышла из спальни. Правда, на лестничной площадке помедлила, изучая запертую дверь. Серые сумерки прибывали, обволакивали, размывали границы. Джесс стало не по себе. Дверная ручка лязгнула под ее пальцами. Джесс подергала, покрутила. Бесполезно. Дверь была закрыта. Заперта.

Джесс попятилась, почти скатилась по лестнице, забыв про больную лодыжку, забыв про необходимость соблюдать тишину, желая только одного – вырваться из сумеречных стен, убежать подальше от запертых комнат с их загадками и секретами, вернуться в мир, где работает электричество и живут нормальные люди.

Уилл Холт затормозил напротив гаражей в самом конце улицы и откинулся на спинку сиденья. Гринфилдс-лейн. Наконец-то добрался. Призовое третье место по труднодоступности – после Платформы № 9[3] и Атлантиды. Чокнешься, пока найдешь, особенно в час пик.

Впрочем, здесь, в тупике Гринфилдс-лейн, ничто не намекает на час пик. Название пасторальное, а сама улица все-таки городская, хотя, по лондонским стандартам, очень уж заросла кустарником. Возле дома номер четыре – просто дебри. Если верить медсестре из приюта Святого Иуды, Нэнси Прайс покинула дом на Гринфилдс-лейн два года назад; неужели за это время кусты и бурьян могли так разрастись? А домик прехорошенький, за ним бы уход, как за соседними, был бы как игрушка. Построен одновременно с еще тремя такими же краснокирпичными домами, вероятно, предназначенными для рабочих какой-нибудь местной фабрики. Данная часть Лондона тогда больше походила на деревню, от деловых районов ее отделяли выпасы, что и заявлено в названии[4]. Это уже потом, словно заносчивые гости, спиной к четырем домиками встали более просторные виллы в викторианском и эдвардианском стилях, еще позднее появились гаражи, двойная желтая полоса[5] и передвижные мусорные контейнеры.

Уилл Холт потянулся, пытаясь размять спину, насколько позволяли габариты винтажного спортивного автомобиля. «Спитфайр» семьдесят пятого года выпуска был прекрасен, но предельно непрактичен. Снаружи накрапывало. Ненадежный обогреватель наконец-то – через час и десять минут после отъезда от дома престарелых – раскочегарился, разлилось восхитительное тепло, сделав несносной перспективу выхода на улицу.

Уилл сгреб пакетик «Эм энд Эмс», что валялся на пассажирском сиденье, почувствовал вину, обнаружив, что конфеты съедены все до одной. Характерный писк по радио обозначил начало очередного часа. По крайней мере с Гринфилдс-лейн можно ехать прямо домой. Больше маршрутов не запланировано; даже сам Анселл Живоглот не измыслит на сегодня нового задания. И очередной четверг скоро подойдет к концу.

«Боже, – думал Уилл, давя ладонями на усталые глаза, – что я делаю? Подгоняю к логическому завершению собственную жизнь? Коплю жир и злость? А какой ерундой занимаюсь! Что идет следующим номером: впаривание страховок от цунами? Ограбление могил? Подобную деятельность отец называет переливанием из пустого в порожнее».

В тот же миг по радио анонсировали: сейчас на нашей волне будет интервью с выдающимся ученым, профессором оксфордского колледжа Святого Иоанна, доктором исторических наук Фергюсом Холтом, не переключайтесь, дорогие слушатели. Легок на помине. Доктор Холт, продолжал заливаться ведущий, расскажет о своем новом многосерийном документальном фильме, который скоро стартует на ТВ. Перед Уиллом возникло отцовское лицо – само по себе, словно джинн из волшебной лампы Аладдина.

Он поспешно выключил радио. День и так выдался щедрым на подлянки, чтобы еще и колоть глаза отцовским звездным успехом – и его собственным отсутствием такового.

Уилл взял портфель из кожзама (классический коммивояжерский аксессуар) и выбрался под сумеречную морось.

Он решил начать с дома напротив. Парадная дверь была выкрашена в невнятный серо-зелено-голубой цвет, в ящике под окном колосились тусклые травы. На звонок почти сразу вышел мужчина в полосатом переднике и с посудным полотенцем. Из глубины дома доносилась музыка – что-то классическое, но Уилл не мог вспомнить ни автора, ни названия.

– Я вас слушаю.

Хозяин смотрел на Уилла поверх очков в темной квадратной оправе. Хорошее воспитание с трудом скрывало досаду.

– Извините за беспокойство. Меня зовут Уилл Холт, я представляю компанию «Анселл Блейк». Мы занимаемся актами гражданского состояния. Нас интересует особняк, в котором жила некая Нэнси Прайс, вон тот, в конце улицы. Возможно, вам известно что-нибудь о ней?

Уилл по опыту знал: эту тираду нужно выдать с максимальной быстротой. Если в процессе дверь не захлопнулась перед твоим носом – считай, полдела сделано. Майк Анселл не уставал трындеть об эффективности «беседы на территории противника»: мол, достаточно сделать шаг вперед, поставить незадачливого хозяина перед выбором – попятиться и впустить гостя или же вытолкать взашей. «А поскольку никому неохота буянить, наш человек легко попадает на вражескую территорию».