Письма к русским эмигрантам - [19]

Незадолго до своей смерти, быть может, в предчувствии ее, он сказал нам, т. е. своим сыновьям и мне, пасынку:

— Я строю этот завод не для себя и даже не для вас. Я твердо знаю: там, где вырастет сахарный завод, окрестное население не будет знать бедности. Оно найдет применение своим силам, участвуя в этом предприятии.

* * *

На хуторе Агатовка, что в 15-ти верстах, находится могила основателя завода, о которой вряд ли кто помнит из работающих сейчас на этом предприятии. Но люди, живущие в Агатовке, хорошо знают все, что было, и по рассказам своих дедов и отцов даже узнали меня, когда я приехал поклониться могиле. Узнали, сердечно беседовали, угощали превосходными фруктами и тепло напутствовали при моем отъезде,

Мысленно суммируя все эти впечатления, я раздумывал о том, почему меня так радушно встречали. Ведь надо же отдавать себе отчет, что встретились люди различных политических воззрений, в прошлом ярко враждебных. Почему же мы сидели вместе за дружеским столом, почему же провозглашали мое здоровье и желали мне всего лучшего?

Вероятно, потому, что я не пришел сюда вместе с иностранными войсками вернуть силой оружия то, что когда-то мне принадлежало. Я пришел сюда примиренный, с сознанием, что страница истории перевернулась и наступила новая эпоха, с новым укладом и новыми возможностями. Я пришел сюда, забыв прошлое и желая всем этим людям всего лучшего в будущем. На дружеские мои чувства мне ответили дружественно. Вот и причина простая в целом, но очень сложная в своих частях, так как психика бывших противников не везде одинаковая. Злоба родит злобу. Дружба — дружбу.

* * *

Три доказательства одной и той же мысли заставили меня забежать очень далеко вперед. И далеко в смысле географическом, на Волынь, триста километров от Киева. Теперь возвратимся опять к «моему» дому, который я оставил на углу улиц Льва Толстого и Кузнечной. Вот я опять стою перед ним и размышляю. И после продолжительного размышления я наконец вошел в ворота моего бывшего дома, то есть той его части, которая уцелела.

На доске прочел имена квартиросодержателей. Их много десятков. Но ни одного знакомого имени. Новые люди имеют здесь крышу над головой. В садике играют их дети. Мне здесь делать нечего.

* * *

Мне здесь делать нечего. Но так ли это?

«Мой дом»… Что это такое? Что значат эти слова?

Мой ли он потому, что моим родителям принадлежали его стены. Этих стен уже нет. Деревянные, слабенькие, они сменились каменными, могучими. А он, дом, все же остался «моим». Переменились и видимые владельцы. Нашу семью в этом смысле сменило государство, и все же он «мой», т. е. я как-то живу в нем, хотя в этих каменных стенах мне негде и голову преклонить.

Почему же, в конце концов, он «мой»? Он «мой» потому, что в нем я родился, в нем впервые увидел свет.

Этот факт нельзя изменить, и потому с этим местом до конца дней моих будет связана моя жизнь.

У турецкого султана было три тысячи жен, но мать одна. Я переменил за свою жизнь много, много домов, где я жил. Но «моим» домом был и будет только этот, хотя его больше уже и нет. Место рождения человека больше всего другого, кроме времени, определяет его судьбу. И потому с этим пунктом земного шара я связан нитями невидимыми, но неразрывными.

Этот дом «мой» потому же, почему «мой» и город, в котором я нахожусь. Минувшие судьбы града Киева, до самых отдаленных, наложили на меня какую-то свою печать, и в его настоящем и будущем я как-то и сейчас участвую. В более развернутом понимании «мой» дом — это город Киев; а в еще более широком, «мой» дом — это моя родина, Русь — Россия.

* * *

Вся Россия мыслится и ощущается мной, как колония «матери городов русских». И судьба ее, России, в каком-то отношении и моя судьба. И в какой-то микроскопической дозе я за нее и ответственен. Пусть случайность, что я родился в России, но эта случайность определяющая, и ее отменить нельзя. Если бы я родился в иной какой-нибудь стране, я был бы не я, а другой человек. То обстоятельство, что на шестой части суши с 1917 года была провозглашена Советская власть, ничуть не меняет сути дела.

Нельзя уничтожить законы бытия. Бесчисленные люди всех времен и народов, приложившие к ней свои усилия, направили и дальше будут направлять реальную историю нашей Родины. К этим бесчисленным отношусь и я — малая букашка. Причем безразлично, был ли я за или против власти существующей. Поэтому и на мне лежала и лежит некая маленькая ответственность за судьбы народов, меняющих имена и формы общежития, но остающихся Великим сообществом, проживающим в определенных пределах. И эти пределы и суть в обширном смысле слова — «Мой дом».

* * *

Это широкое понимание слов «мой дом», но не широчайшее. Широчайшее настолько шире широкого, насколько Вселенная больше Земного шара.

В наше время нельзя уже отмахиваться от вопросов, которые выдвинул космос. Ленин был прав, когда обронил однажды:

— Только овладев космосом, человек узнает, что он такое есть.

Мы близки к разгадкам этой тайны.

Юрий Гагарин был в космосе неполных два часа. Он не успел ощутить тоски по Земному шару. Когда человек полетит на Венеру, его путешествие туда и обратно будет длиться около года. За это время космонавт научится думать о покинутой им Земле, как о бесконечно далеком, но и бесконечно дорогом своем родном доме. У него будет одна мечта — вернуться хотя бы на одно мгновение на эту свою истинную Родину, где все прекрасно и любимо и все люди покажутся ему земляками.