Письма Г.В. Иванова и И. В. Одоевцевой В.Ф. Маркову (1955-1958) - [16]

На этом мы согласились и Моршен даже задумчиво сказал: кто знает — м.б. твой Иванов и не такой холуй и пошляк как это кажется по его стихам и письмам. Но сейчас же между нами возник спор о том, писана ли Цитера в пьяном виде для гонорара или нет. Я не знал, что решить. Стихи конечно дрянь, но м. б. Вы не виноваты — писали их не сами, а нашли

их где-нибудь в сортире и опубликовали, как свои, посчитаясь на неразборчивость Гумилева и Брюсова».

[Дальше на вырезанной бумаге: ] Ну вот, мой дорогой друг. Надеюсь, это письмецо малость развлечет Вас. Не обессудьте — sans rancune, как выражаются здешние туземцы! Так уж «выпелось», как выражались поэты школы Фруга[96]. Шлю Вам сердечный привет. О «текущих делах» до другого раза

Ваш Георгий Иванов

P.S. Если увидите идиота Иваска, скажите ему, что я не получил и прошу прислать предыдущую, т. е. VI книжку «Опытов».

Письмо № 16

11 июня 1957

Beau-Sejour

Hyeres (Var)

Мой дорогой Владимир Феодорович,

Мне искренно жаль, что я Вас — не желая этого — расстроил своим «шаржем». Но и Вы — не сомневаясь в этом — тоже не желая, малость расстроили меня. Давайте, сообща, плюнем и забудем эту историю. А писем моих, впредь, не читайте «посторонним лицам». Я ведь пишу, как близкому человеку, Вам лично — мало ли что я еще могу написать, что говорю Вам и чего никак не адресую другому. Да и мнение, скажем Моршена, совершенно меня не интересует, независимо от того — считает ли он меня Дантом или Смердяковым. Тут я руководствуюсь, в хорошем смысле этого слова, табелью о рангах.

Ну, чтобы не стесняться друг друга «как две голые монахини» — выражение М.Горького свернем круто с этого пути. Ах да, должен еще извиниться перед Фигой. И за упоминание ее имени всуе в моем «памфлете» и за то, что написал «она» вместо «он». Скажите ему, что он в нашем быту в большой чести и в почете и, когда один из нас чем-нибудь недоволен другим — он говорит «все дяде Фиге напишу». И другой, оробев, смиряется.

Ваша статья[97], некоторыми своими фразами меня глубоко тронула. Очень тронула и очень глубоко. Так хорошо обо мне никто еще не писал, что Вы и сами знаете. Ну, мое особое мнение об «Атоме» Вам уже написала И. В. — нечего повторяться. Действительно, «Атом» мне очень дорог. Никакого Миллера[98] я и не нюхал, когда его писал — Миллер у нас появился в 1939 г., а «Атом» (указано на посл., странице написан в 1937 г. Я считаю его поэмой и содержание его религиозным. И отнюдь не все отнеслись к нему с отвращением, как кажется Вам издалека. Статья З. Гиппиус (умницы, Как Вы знаете) некоторое сладнество [sic]. Были и другие. Во всяком случае — вполне согласен, что Гаврилиада марает Пушкина — за гнусненькое кощунство. «Атом» напротив я ощущаю как честь для себя у compris поношения всяких личностей в песне [?] Бодлера, так же и за то же собственно поносили. Я это пишу совсем не для того, чтобы Вы изменили Ваше мнение об «атоме», но хотел бы, чтобы Вы его, для себя — и для меня — перечли и написали ли бы откровенно повторное впечатление, хотя бы в свете того, что говорить Гиппиус.

Ну, вот ответы на Ваши вопросы, литературоведческого характера! Об молодой Ахматовой я знаю очень много, можно написать книжку. Основное, что она была из очень бедной провинциальной семьи и тушась в этом соусе долго и безнадежно гордилась. Писала с юности множество стихов — одно хуже другого. Гумилев взял ее в одном единственном платье. Ее стихи до «Вечера», можно разыскать и «подивиться» им в издававшемся в Париже в 1907–1908 году журнале «Остров» (Струве о нем по-видимому, как и о многом другом не имеет понятия). В этом «острове» впервые печатались Ахматова, Гумилев, П. Потемкин, Ал. Толстой, Олечка Судейкина — жена Сергея Судейкина[99] прехорошенькая, как кукла XVIII века. Судейкин заразил ее сифилисом и она увяла на этом деле. Во время революции (в наше время) была самой близкой подругой Ахматовой. В 30-х годах приехала в Париж, здесь и умерла. Паллада[100] — еще гораздо более хорошенькая женщина Богданова-Бельская, [неразб.] Старынкевич. Прокрутила большое наследство на разные глупости. Моя вторая (по счету женщин) страсть в 1912–1913 году. Умница и дура в одно и то же время. Отличалась сверх свободным поведением. Ее чрезвычайно ценил ментор моей юности бар. Н. Н. Врангель (брат крымского) удивительнейший экземпляр русского Лорда Генри[101]. Я Вам, кажется, писал о его русской любовной лирике XVIII века — шедевра подделки. Об этой Палладе, в гимне Бродячей Собаки соч. Кузмина был отдельный куплет

Не забыта и Паллада

В титулованном кругу

Ей любовь одна отрада

И где надо и не надо

Не ответит не ответит не ответит

не могу.

Забавно что ее имя отчество было — настоящее — Паллада Олимпиевна. И был у нее брат кавалергард саженного роста — Кронид Олимпиевич. Я его видел уже в 1922 году в Петербурге: без парижских туалетов и пр. было уже очень не то.

Саломея[102], у Андреева — жена знаменитого булочника, рожд. кн. Андронникова держал салон, где царил [приписка на полях: ] м. б. путаю — в другом каком то салоне. Стара стала слаба стала. Но это та Саломея, «когда соломинка не спишь в огромной спальне» Светлейший князь Волконский т. н. петух вице директор Мин. иностр. дел по церемониальной части и, на совершенно равной ноге с ним О. Мандельштам. Теперь эта Саломея в Лондоне, большевизанит.