Письма Г.В. Иванова и И. В. Одоевцевой В.Ф. Маркову (1955-1958) - [15]

Шрифт
Интервал

Посылаю Вам наши карточки — здешнего Hyerскаго производства. Чтобы Вы убедились, что мы оба не ожирели как Сирин. Вот будете писать обо мне посмертную статью и напечатайте.

Без шуток. Этот недоебышь Иваск писал мне, что Вы не прочь обо мне написать, пока я еще не подох. Очень бы хотел, серьезно. Сами знаете, обо мне все пишут всякие идиотизмы. Все что написали бы Вы, было бы мне «лестно». Вы душка и умница и я Вас «по воздуху» искренне полюбил. Только не думайте, что я хочу дифирамбов. По поводу, то что думали, почему думали. Ох слабеет моя голова, от длинного, хотя и дурацкого письма.

Хотел бы также сказать, почему я Вас считаю другом — но до следующего раза. Это и просто и сложно и «если надо объяснять, то не надо объяснять», как сказал мой любимый Григорий Ляндау. Достаньте и прочтите его «Афоризмы»[92]. Стоит Паскаля или Лярошфуко. И никто этого Ляндау не помнит, а ценят другого, Марка Александровича — цена которому ломаный грош.

Обнимаю Вас, мой дорогой. Извините за почерк и за чепуху. Я теперь малость получше, буду Вам отвечать, если напишите «как жестока жизнь, как несчастен человек» — эпиграф Зинаиды Гиппиус к ее статье о Брюсове. Зинаида Гиппиус была великая умница и очаровательнейшее (sic) творение. Все было в ее разговоре и в переписке — литература ее была слаба. У меня были ворохи ее писем, сгоревшие на нашей даче в Биаррице, а содержание разговоров испарилось из моей ослабевшей головы. Но ручаюсь — она была необыкновенная.

Обнимаю Вас Ваш Г. И.

[На вырезанной бумаге: ] Посылаю Вам одновременно простой почтой редкую группу с Гумилевым и свое «Отплытие на о. Цитеру». Цитера целиком написана за школьной партой «роты его Величества» т. е. 6–7 классах корпуса. Вышла осенью 1911 года в 200 экз., так что (хотя Вы и не библиофил) настоящая редкость. Возраст мой тогдашний легко высчитать: род. 29 окт. 1894 г. Через месяц после посылки этой книжки в «Аполлон» — получил звание члена Цеха поэтов, заочно мне присужденное. Вскоре появились очень лестные отзывы Гумилева в Аполлоне и Брюсова в «Русской мысли». И я легко и без усилий нырнул в самую гущу литературы, хотя был до черта снобичен, глуп. Ну чувствуется ли «талант» или вообще «что-нибудь» в этих стихах? Очень уважите, если напишите свои откровенные соображения, мой дорогой друг. Ваш всегда Г. И.

[Заметка на отдельном листке: ] была у меня книга «Совр. Записок» со статьей Кусковой[93] и пометками Зин. Гиппиус. Очень забавными. Помню одну: «Чего ты дура хочешь, куда ты дура гнешь». Перекликается с Розановым[94], — перечень его доходов и капиталов (кажется в Опавших Листьях) — то-то заработал, оттуда то гонорар — и в конце «на полемике с дурой Кусковой» столько-то.

[приложение к № 14: к снимку]

Снято в конце апреля 1921 г. в квартире Наппельбаума [?], придворного фотографа, две дочки которого были Гумилевскими студистами, у них собирался кружок таких студистов — «Звучащая раковина». На карточке Н. Тихонов, которого я, своей властью, только что принял в союз поэтов, в те дни очень скромный и льстивый. Одоевцева на карточке у ног Гумилева опирается на стул Гумилева. Константин Василевич (Козлина, Писнь, Голонильский поэт, вскоре умерший. Гумилев очень похож. Не давайте коробку никому печатать в журнал [дальше на полях: ] и т. д. напечатать. Ваш Г. И.


Письмо № 15


3 июня 1957

Beau-Sejour

Hyeres (Var.)


Дорогой Владимир Феодорович,

Вы теперь, должно быть, уже получили мою заказную бандероль. Так вот, взяв за образец Ваше последнее письмо его «термины» и его «дух» — шлю Вам мой проект Вашего ответа на получение Группы с Гумилевым и моей «Цитеры» — вольное, но близкое к оригиналу подражание Вам.

… «Сейчас ко мне в комнату вбежал Моршен, держа Вашу книжонку и фотографию. Уже в дверях он давился от хохота, как всегда когда он читает Ваши письма или слышит вообще Ваше имя. Т. к. он отлично разбирает Ваши каракули и, вдобавок, умнеет сопровождать их уморительнейшими и преостроумными комментариями — у нас, раз навсегда, заведено: Ваши письма распечатывает и читает вслух Моршен, а я слушаю и развлекаюсь.

Ну, фотография не важнец — напрасно тратились на пересылку. Гумилев с виду типичный вагоновозжатый. Об Одоевцевой Моршен выразился строками Саути[95] в русском переводе Маршака:


Вижу вижу девку рыжу,

Да и ту я ненавижу.


Мы оба сошлись, что по типу физиономии и корпуленции и особенно, линиям рук, рисующихся на фоне штанов Гумилева, она типичная доярка-стахановка. О Вас Моршен, сказал, что Вы напомнили ему одного еврейчика-фармацевта, с которым ему удалось познакомиться на одной распродаже книг в Ленинграде. Фамилия этого фармацевта Крановкер. Не Ваш-ли это дядя?

Возмутило нас обоих, что Вы все занимаете центр группы, между тем, как такой крупный поэт, известный всей С. С. С. Р., как Тихонов жмется где-то на заднем фоне! Моршен, кстати, считает Тихонова крупнейшим поэтом, почти таким же замечательным, как он сам. Я с ним согласен. Скажу откровенно, мы с Вами никогда, так как Тихонов не напишем, хотя и у Вас, признаю, встречаются иногда недурные стихи, особенно когда Вы подражаете лучшим образцам новоэмигрантских мэтров — О. Анстей, Моршену, О. Ильинскому и прочим. Ваше хвастовство, что Вы — будто бы! — своей властью приняли когда-то Тихонова в союз поэтов, нас обоих очень рассмешило. Типичная выходка, белогвардейца из бывших. Все они теперь были князьями и сенаторами. Покончив с группой — принялись за чтение вслух Вашей «Цитеры». Что ни страница — нас одолевал дикий хохот — даже Фига, слыша, как мы хохочем, стала на дворе лаять. До чего эта Ваша Цитера безвкусна, беспомощна, какие жалкие «стекляшки». И это писано в 1911 году, когда уже жил и творил Великий Хлебников! И подумать, что с такими стишонками всякие бездарности в Ваше время попадали в Цех, в «Аполлон», печатались и издавались повсюду, с гонораром рубль, т. е. 1/2 золотого доллара строчка! — Ты теперь видишь, сказал мой друг Моршен, что твой Иванов всегда был шарлатаном и бездарью! Я ему возразил, что в некоторых Ваших стихах все-таки что-то есть, особенно, когда Вы подражаете Елагину и пр. — Экая невидаль, ответил Моршен — ведь теперь, после появления новой эмиграции, каждый кто хочет может в два месяца научиться писать хорошие стихи, а в полгода стать профессором. Пришлось с ним согласиться. Как видите, Моршен был бы отличным Цеховцем и легко заткнул бы Вас всех за пояс. Не говорю уже о его наружности, много более респектабельной, чем Ваш Гумилев. Видь его папа Нароков в свое время служил в акцизе!


Еще от автора Георгий Владимирович Иванов
На берегах Невы

В потоке литературных свидетельств, помогающих понять и осмыслить феноменальный расцвет русской культуры в начале XX века, воспоминания поэтессы Ирины Одоевцевой, несомненно, занимают свое особое, оригинальное место.Она с истинным поэтическим даром рассказывает о том, какую роль в жизни революционного Петрограда занимал «Цех поэтов», дает живые образы своих старших наставников в поэзии Н.Гумилева, О.Мандельштама, А.Белого, Георгия Иванова и многих других, с кем тесно была переплетена ее судьба.В качестве приложения в книге пачатается несколько стихотворений И.Одоевцевой.


Третий Рим

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Распад атома

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Петербургские зимы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рассказы и очерки

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Зеркало. Избранная проза

Сборник художественной прозы Ирины Одоевцевой включает ранее не издававшиеся в России и не переиздававшиеся за рубежом романы и рассказы, написанные в 1920–30-е гг. в парижской эмиграции, вступительную статью о жизни и творчестве писательницы и комментарии. В приложении публикуются критические отзывы современников о романах Одоевцевой (Г.Газданова, В.Набокова, В.Яновского и др.). Предлагаемые произведения, пользовавшиеся успехом у русских и иностранных читателей, внесли особую интонацию в литературу русской эмиграции.


Рекомендуем почитать
Пушкин. Духовный путь поэта. Книга вторая. Мир пророка

В новой книге известного слависта, профессора Евгения Костина из Вильнюса исследуются малоизученные стороны эстетики А. С. Пушкина, становление его исторических, философских взглядов, особенности религиозного сознания, своеобразие художественного хронотопа, смысл полемики с П. Я. Чаадаевым об историческом пути России, его место в развитии русской культуры и продолжающееся влияние на жизнь современного российского общества.


Проблема субъекта в дискурсе Новой волны англо-американской фантастики

В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.


О том, как герои учат автора ремеслу (Нобелевская лекция)

Нобелевская лекция лауреата 1998 года, португальского писателя Жозе Сарамаго.


Коды комического в сказках Стругацких 'Понедельник начинается в субботу' и 'Сказка о Тройке'

Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.


Словенская литература

Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.