Письма Г.В.Адамовича к З.Н. Гиппиус. 1925-1931 - [8]
Мы, может быть, и даже вероятно, очень исключительные люди, но все дело в том, чтобы от себя не отказываться и ни на что глаза не закрывать. Уж если поднимать на плечи груз, то весь, со всеми Вольтерами и утонченно-«греховными» домыслами. И уж если пытаться преодолевать, то уж все, мобилизовав к моменту преодоления все, что накопилось наименее преодолимого. Вы меня когда-то упрекали, что я «деморализую» не то Фохта[145], не <то> Терапьяну[146], — я не деморализовал, а всего лишь «браковал» дурной товар, т. е. спокойствие и «убеждения», не проверенные по решительно и безусловно всем трубам соблазнов, смущений и сомнений и потому решительно ничего не стоящие иначе как chaire a canon[147]. Ну, довольно этой туманной философии, в которой я сам путаюсь.
Напрасно Вы так насмешливо отвергаете мысль о манифесте вашей безработности. Это можно сделать, не впадая в Бальмонта и без единой комической ноты. Вообще не с личной досадой, а с общественной, — о чем уж никак не мне Вам давать совет. А какое это у Вас «сожжение кораблей» предполагается, и о чем Вы хотите моего «объективного» мнения?[148]
«Новый» или «Наш (?) Дом» меня очень интересует. Хоть бы там оказались в чести стихи, чего я никак не могу добиться от Кантора[149]. Он все ищет гениев и удивляется, что не находит. По-моему, стихи в «Звене» или «Кугеле»[150] — одно хуже другого, и если отнять от них последнюю честь — гладкость, осталось бы пустое место, ноль, особенно Шах, гуляющий по Champs Elysees и Конкорд[151]. Ваш «деловой человек» М.Струве — все-таки получше, хотя таланта ему Бог дал скуповато[152]. Очень мне приятно, что полемика Злобин-Адамович Вами выкинута[153]. Это — духовная пища кисловатая. И если мне чего-либо жаль (у себя), то лишь замечания, что оптимизм не может быть мировоззрением[154]. Но эту «мыслишку» можно использовать в другом месте.
Устраиваете ли Вы «культурные и разумные» вечера при обилии у Вас высококвалифицированных соседей в Grasse и Caimet[155]? Брюсов жил летом в Крыму, — и об этом я читал длинные воспоминания, интересные даже[156]. Почему бы и Вам не писать сонеты сообща и не устраивать рефераты? Рефераты, конечно, чепуха, но проводить вечера в платоновских диалогах можно бы, и если это кажется нелепо, то лишний раз доказывает, что не все у нас тут, ici-bas[157], благополучно. Лучше, чем просто пить «чай с вареньем»[158]. Вот я Пушкина каким-то краем чувства не люблю за «чай» превыше всего и неотразимо обаятельное оправдание «чая с вареньем» (вместо занятий более трудных). По слабости и лени прельщаешься «пушкинством». Но, даже две недели только отойдя от «лицемерных наших дел»[159] и т. п., или попросту переехав на дачу, понимаешь, что можно жить и иначе. Всего лучшего.
Преданный Вам Г. Адамович
18
<Штемпель: 2.VIII.<19>27>
Дорогая Зинаида Николаевна
У Стендаля какой-то герой переписывается на возвышенные темы с другим героем, и оба не замечают, что «ответы» совершенно невпопад, т<ак> к<ак> один все письма заготовил заранее: настолько их переписка туманна[160]. Я сел писать, т. е. «отвечать» Вам, и вспомнил об этом. Не вышло бы то же самое!
Поэтому буду «конкретен». Вы меня опять попрекаете — но на этот раз Вы неправы наверно. Неужели Вы могли думать, что всю ту популярную философию, которую я Вам развел в прошлом письме, — «человек — это гордо», «разум и прогресс» — все это я пишу Вам наивно и простодушно, по-горьковски[161]? И неужели Вам не кажется, что это (т. е. «гордо!» и проч.) можно повторить как величайшую и спорную дерзость, после всех Соловьевых, в том «quand meme!»[162], наперекор всему очевидному, вообще подать руку Вольтеру с другого берега, над пропастью или лужей, где все Соловьевы будут благополучно барахтаться?
Для меня возможность этого еще сомнительна, но хорошо бы от этого избавиться. Однако вот я собираюсь на днях сочинять статейку о Горьком, по поводу его самого последнего дифирамба «человеку»[163], — и, конечно, я еще буду возражать ему (если вообще буду) из лужи, т. е. «по-соловьевски» (впрочем, Соловьева я не знаю и лично он тут ни при чем). Но, может быть, Горький и прав, сам того не подозревая. Не только блаженные и юродивые бывают иногда умнее умных, — случается то же и с дураками. Что у Вас пронзило в самое сердце меня, это: «Человек — это скучно!» Можно бы поправить: да, но все-таки «это и правда», единственная притом, т. е. «это — факт». Но поправлять не надо. И «скучно» — действует лучше, как стихи. Вообще напрасно оклеветали скуку — par le temps qui court (надо ли t —?) это единственная струна во всех наших лирах, которая не нуждается в ремонте, а звучит как свеженькая, недавно из магазина. И хотя Гумилев советовал «никогда не развивать метафору»[164] — добавлю, что на одной струне при умении и желании можно сыграть все что угодно. Вот, дал себе слово поубавить философии, а опять впадаю в нее.
О «вражде» ко мне «Нашего Дома» — или «некоторых» оттуда — я знаю, вернее, чувствую ее всеми «фибрами»
