Письма - [6]

Эти пушкинские слова в полной мере могут быть отнесены и к Бичурину. Великий русский поэт знал аналогичную судьбу ученого монаха и возмущался, что подобные ему подвижники России вместо благодарности вынуждены терпеть постоянные унижения.

Пушкина с Бичуриным сближала и их любовь к творчеству Вольтера. Сейчас можно предполагать, что к «Генриаде» французского поэта Бичурин обратился именно по совету Пушкина. Кроме того, смелая попытка Бичурина передать китайские поучения Саньцзыцзин (Троесловие) в стихотворной форме осуществилась не без поддержки столичных поэтов. Главным связывающим звеном здесь стал барон П. Л. Шиллинг, который при печатании книги применил свой новый метод литографирования китайских иероглифов. Идея перевода и издания «Троесловия» могла возникнуть у литографиста-барона и переводчика-китаеведа в одной кампании с поэтом Пушкиным. Не случайно в пушкинской «Литературной газете» сразу после выхода книги появилась положительная рецензия на нее. Участие А. С. Пушкина в ней проявилось «в отборе [16] четверостиший и комментария к одному из них», а также в редакторских правках в начале рецензии (Д. И. Белкин). Да и сам Бичурин считал обязанным подарить «Троесловие» Пушкину с дарственной надписью («Александру Сергеевичу Пушкину от переводчика»).

В ноябре-декабре 1829 г. П. Л. Шиллинг и Н. Я. Бичурин готовились к экспедиции в Восточную Сибирь и Китай, совместное путешествие предложили очи своему общему другу А. С. Пушкину. Вдохновленный предстоящей поездкой поэт сочинил следующие строки:

Поедем, я готов; куда бы вы, друзья,

 Куда б ни вздумали, готов за вами я

 Повсюду следовать, надменной убегая:

 К подножию ль Стены далекого Китая...

 Повсюду я готов. Поедем... но, друзья,

 Скажите: в странствиях умрет ли страсть моя?..

Данное стихотворение автором сочинено, как датировано в тетради, 23 декабря 1829 г. Примерно в те же дни поэт записал следующие строки:

О сколько ждут открытий чудных Ум и Труд,—

а затем первую строку переправил так:

О сколько ждем открытий чудных

и еще позже:

О сколько нам открытий чудных

Еще готовят Ум и Труд

Академик М. П. Алексеев считает, что замена Пушкиным «ждут открытий» на «ждем открытий» продиктована надеждой поэта на личное участие в экспедиции Шиллинга и Бичурина. К великому сожалению, мечте великого поэта не суждено было сбыться: Николай I не разрешил ему отправиться в Китай. Лишь через три года он добился поездки, но уже в Поволжье и на Урал (кстати, тогда ночь с 4 на 5 сентября 1833 г. Пушкин провел в Чебоксарах, а днем проехал родные места Бичурина).

От своих друзей Пушкин ждал новых открытий и всячески старался пропагандировать их экспедицию. Уже в NoNo 59—60 за 1830 г. «Литературной газеты» он поместил выписку из писем Бичурина, а в No 66 опубликовал еще два письма из Кяхты. Именно по ходатайству и [17] настоянию А. С. Пушкина в журналах «Северные цветы» (1832) и «Телескоп» (1833) были напечатаны путевые зарисовки Бичурина «Байкал» и «Прогулка за Байкал» (потом эти зарисовки автором были объединены и названы «Отрывки из путешествия по Сибири»).

«При всей увлеченности востоковедческими трудами,— пишет член-корреспондент АН СССР Н. Т. Федоренко,— Иакинф не прекращал публицистической, литературной деятельности, откликаясь статьями и выступлениями на различные социальные и политические события».

Будучи сторонником полного равноправия народов, он яростно опровергал лженаучные суждения западных ученых о дикости азиатских народов, осуждал расизм.

Будучи ученым чистоплотным и глубоко знающим свой объект исследования, «Бичурин не мог терпеть фальсификаторов от науки, высказывающих весьма поверхностные суждения о изучаемом предмете. Когда его недоброжелатель Ю. Клапрот выдал себя как знаток китайского, тибетского и ... чувашского языков, Н. Я. Бичурин выступил против его дилетантского подхода к восточным языкам. «Господни Клапрот делает этимологическое изъяснение на слова, составляющия названия станции Термо-хата, что совершенно было и ненужно и излишне,— скромно замечал Бичурин в «Разборе критических замечаний...» — Кто не приметит здесь его неуместного старания выказать себя знатоком в азиатских языках? А справедливо ли он толкует помянутыя слова, об этом умолчим».

Сам Бичурин отрицал различные догадки и произвольные толкования в науке. «Там, где история говорит положительно и ясно,— утверждал ученый,— нет места ни догадкам, ни произвольным толкованиям».

1826—1837 гг. Бичурин стал известен всему ученому миру: в 1828 г. он был избран членом-корреспондентом Российской Академии, а в 1831 г.— действительным членом Азиатского общества в Париже, в 1835 г. стал лауреатом Демидовской премии Академии наук (впоследствии этой премии он удостоился еще три раза).

Всеми признанного ученого и публициста мучила теперь мысль о снятии с себя монашеского сана. «Но четырехлетний опыт доказал мне,— писал он в письме к министру иностранных дел К. В. Нессельроде от 13 сентября 1830 г.,— что никакие усилия не могут превозмочь общепринятого образа мыслей, а потому я не столько заботясь о себе, сколь о святости иноческого сана, коего обеты в самом глубоком уединении столь трудно [18] выполнять, решился просить Ваше Превосходительство о исходатайствовании мне перемены звания, тем более, что я, учеными трудами своими, смею надеяться, уже доказал, что я ни каком месте не могу служить Отечеству с большей пользою, как при Министерстве иностранных дел».