Письма Баламута. Расторжение брака - [50]

– То есть как? Это же мой сын, плоть от плоти!

– А где сейчас твоя плоть? Разве ты еще не поняла, что природа тленна? Смотри! Солнце всходит. Оно может взойти каждую минуту.

– Майкл – мой!

– В каком смысле – твой? Ты его не сотворила. Природа вырастила его в твоем теле, помимо твоей воли. Да… ты как-то забыла, что ты тогда не хотела ребенка. Майкл – несчастный случай.

– Кто тебе сказал? – перепугалась Дама, но тут же взяла себя в руки. – Это ложь. Это неправда. И вообще, не твое дело. Я ненавижу твою веру… Ненавижу твоего Бога… Я его презираю. Я верю в Бога любви.

– Тем не менее ты не любишь ни нашу маму, ни меня.

– Ах, вот что! Так-так, ясно… Ну, Реджинальд, не ждала! Обидеться на это…

Дух засмеялся.

– Бог с тобой! – воскликнул он. – Тут у нас никого нельзя обидеть.

Дама застыла на месте. По-видимому, эти слова поразили ее всего сильнее.

– Идем, – сказал учитель, – пойдем дальше. – И взял меня за руку.

– Почему вы меня увели? – спросил я, когда мы отошли подальше от несчастной дамы.

– У них разговор долгий, – отвечал учитель, – ты слышал достаточно.

– Есть для нее надежда?

– Кое-какая есть. Ее любовь к сыну стала жалкой, вязкой, мучительной. Но там еще есть слабая искра, еще не все – сплошной эгоизм. Искру эту можно раздуть в пламя.

– Значит, одни естественные чувства хуже других?

– И лучше и хуже. В естественной любви есть то, что ведет в вечность, в естественном обжорстве этого нет. Но в естественной любви есть и то, за что ее можно счесть любовью небесной, и на этом успокоиться. Медь легче принять за золото, чем глину. Если же любовь не преобразишь, она загниет, и гниение ее хуже, чем гниение мелких страстей. Это – сильный ангел и потому – сильный бес.

– Не знаю, можно ли говорить об этом на земле. Меня обвинили бы в жестокости. Мне сказали бы, что я не верю в человека… что я оскорбляю самые светлые, самые святые чувства…

– Ну и пусть говорят, – сказал учитель.

– Да я и не посмел бы, это стыдно. Нельзя подойти к несчастной матери, когда ты сам не страдаешь.

– Конечно, нельзя, сынок. Это дело не твое. Ты не такой хороший человек. Когда у тебя самого сердце разобьется, тогда и поглядим. Но кто-то должен вам напомнить то, что вы забыли: любовь, в вашем смысле слова, – еще не все. Всякая любовь воскреснет здесь, у нас, но прежде ее надо похоронить.

– Это жестокие слова.

– Еще жесточе скрыть их. Те, кто это знает, боятся говорить. Вот почему горе прежде очищало, теперь – ожесточает.

– Значит, Китс был не прав, когда писал, что чувства священны?

– Вряд ли он сам понимал, что это значит. Но нам с тобой надо говорить ясно. Есть только одно благо – Бог. Все остальное – благо, когда смотрит на Него, и зло, когда от Него отвернется. Чем выше и сильнее что-либо в естественной иерархии, тем будет страшнее оно в мятеже. Бесы – не падшие блохи, но падшие ангелы. Культ похоти хуже, чем культ материнской любви, но похоть реже становится культом. Гляди-ка!

Я поглядел и увидел, что к нам приближается Призрак, а у него что-то сидит на плече. Он был прозрачен, как и все призраки, но одни были погуще, другие пожиже, как разные клубы дыма, одни – побелее, другие – потемней. Этот был черен и маслянист. На плече у него примостилась красная ящерка, которая била хвостом, как хлыстом, и что-то шептала ему на ухо. Как раз когда я увидел его, он с нетерпением говорил ей: «Да отстань ты!» Но она не перестала. Сперва он хмурился, потом улыбнулся, потом повернулся к западу (раньше он шел к горам).

– Уходишь? – спросил его чей-то голос.

Дух, заговоривший с ним, был как человек, но побольше и сиял так ослепительно, что я почти не мог на него смотреть. Свет и тепло исходили от него, и я почувствовал себя, как чувствовал прежде в начале летних жарких дней.

– Да, ухожу, – отвечал Призрак. – Благодарю за гостеприимство. Все равно ничего не выйдет. Я говорил вот ей (он указал на ящерку), чтобы она сидела тихо, раз уж мы тут, – она ведь сама подбивала меня поехать. А она не хочет. Вернусь уж я домой.

– Хочешь, чтобы она замолчала? – спросил пламенный Дух. Теперь я понял, что он – ангел.

– Еще бы! – ответил Призрак.

– Тогда я ее убью, – сказал Ангел и шагнул к нему.

– Ой, не надо! – закричал Призрак. – Вы меня обожжете! Не подходите.

– Ты не хочешь, чтобы я ее убивал?

– Вы сперва спросили не так…

– Другого пути нет, – сказал Ангел. Его огненная рука повисла прямо над ящеркой. – Убить ее?

– Ну, это другой вопрос. Я готов об этом потолковать, но это так просто не решишь. Я хотел, чтобы она замолчала… Измучила она меня.

– Убить ее?

– Ах, время есть, обсудим потом…

– Времени больше нет. Убить ее?

– Да я не хотел вас беспокоить. Пожалуйста, не надо… Вот она и сама заснула. Все уладится. Спасибо вам большое.

– Убить ее?

– Ну что вы, зачем это нужно? Я с ней сам теперь справлюсь. Лучше так, потихоньку, постепенно, а то что ж убивать!

– Потихоньку и постепенно с ней ничего не сделаешь.

– Вы так считаете? Что ж, я подумаю об этом, непременно подумаю… Я бы, собственно, и дал вам ее убить, но я себя что-то плохо чувствую. Глупо так спешить. Вот оправлюсь и – пожалуйста, убивайте. Выберем подходящий день.