Письма (1855) - [10]

Вчера я узнал, что Елизавета Вас[ильевна] едет сегодня утром: Евгения Петровна и Старушка сбираются проводить ее. Кажется - и я тоже. Вчера я провожал ее к Майковым: у ней явилась мысль заехать за Вами, тем более что карета была четвероместная, но было уже 8 часов, когда это она вздумала. До тех пор она всё укладывалась.

До свидания, надеюсь, на железной дороге.

Ваш Гончаров.

15 октября [18]55.

Е. В. ТОЛСТОЙ 17 октября 1855. Петербург

17 окт[ября].

Желание быть Вам приятным и заботливость о Ваших удовольствиях сделались моею господствующею обязанностью. Но вот случай, где не знаю как и быть. Ложи есть, но Майковы определили обыкнов[енную] цену, а билеты стоят вдвое (10 и 15 р. сер[ебром]). Меня это не останавливает, но как, даже в глазах близких друзей, не нарушая так назыв[аемые] приличия, купить себе право доставить Вам удовольствие? Я сказал Старику однако ж так, что если будет ложа, то Вы и я заедем за ними не позже 6 часов, а если нет, то Вы проведете последний вечер в кругу друзей, то есть у них. Сам же я полагаю распорядиться так: заеду к Вам в 5 часов узнать Ваше мнение об этом щекотливом вопросе и, если Вы захотите ехать в театр, несмотря ни на что, я съезжу за билетом (билеты будут: их неохотно покупают, дороги, а спектакль неизвестен) и ворочусь за Вами в экипаже, если же Вы пожелаете провести последний вечер в кругу друзей, то не угодно ли отправиться к Евг[ении] Петров[не] часу в седьмом: и позволить мне проводить Вас туда и обратно в экипаже - погода нехороша.

Надеюсь, Вы позволите мне видеть Вас хоть четверть часа у Вас или в карете, по дороге к Евг[ении] П[етровне] - нигде больше: не бойтесь - Бог с Вами. Ни умыслов, ни сетей, ни птицеловства, о которых Вы не постыдились намекнуть мне вчера, а есть только одно неодолимое желание заслужить Ваше доброе мнение и никогда не терять его, приобресть Вашу дружбу и быть ею счастливым.

У меня хандра, хандра. Я Вас не узнал вчера и не понял: послеобеденная задумчивость, будто бы от избытка здоровья, и эти намеки... Утешаюсь, что это не Ваше, не в Вас выросло, а так, навеяно со стороны, с намерением, конечно, добрым, но излишним в этом случае. Прощайте. Какой у меня несчастный, мнительный характер. Не правда ли? До 5 часов.

Ю. Д. ЕФРЕМОВОЙ 17 октября 1855. Петербург

Я сам за этим же сейчас заеду к ней, то есть узнать, где она и что она. Вчера они сбирались все в театр: не знаю, чем это кончилось. Если она едет завтра, то я прерано дам Вам о том знать. Посылаю Вам брошюры.

Ваш И. Гончаров.

17 окт[ября].

Е. В. ТОЛСТОЙ 20 октября 1855. Петербург

Тотчас после Вашего отъезда я послал к m-me Якубинской за салопом, но ее целый день не было дома, и она прислала салоп на другой день рано утром, а я в ту же минуту отослал его к г-ну Соболевскому, который возвратил его мне и отвечал, что "вещей очень много и взять салопа нельзя. Вот если б прислали вчера..." Не взять Вашего салопа - гнуснее поступка не может быть в нравственной природе человека! Я отправил сегодня посылку к Юнии Дмитриевне с просьбою отослать с кем-нибудь из знакомых инженерных офицеров в Москву и доставить к Вам, в дом г-жи Колошиной. К этому я приложил присланную из дома Олсуфьевых какую-то наволочку и принесенные от переплетчика Ваши книги (5 том[ов]) Феваля (ужели Вы любите этого автора?). Юния Дм[итриевна], по доброте своей, охотно взялась сделать всё, что можно.

Обо всем этом имею честь Вас уведомить.

Всем без Вас скучно, не скажу - кому более всех: при всей моей просвире к Вам - не могу изменить чужому секрету.

Он даже насильственно, почти посредством преступления, овладел Вашим портретом (в позе, заданной Николаем Ап[оллоновичем]). Я сегодня целый день был у Евгении Петр[овны] и присутствовал при этой сцене: презабавная. Он зашел к Левицкому узнать о портретах: они были не готовы, кроме сказанного. Но подмастерье Левицкого стер подлинник со стекла, думая, что он не нужен, так что теперь повторить его, без Вас, нельзя. Он взял портрет, принес его к Николаю Аполл[оновичу] и объявил, что у него отнимут этот портрет не иначе, как если "зарежут или отравят его самого, словом, возьмут через труп". Потом прибавил, что для снятия копии масляными красками он может ссудить портрет, под строгим честным словом, на некоторое время, и потом возьмет к себе. Евг[ения] П[етровна] рассердилась на него, закричала, как "он смеет брать чужую вещь", а Николай Ап[оллонович] смеялся и великодушно уступил. Евг[ения] П[етровна] заметила, что будут другие портреты, зачем ему именно этот. "Этого ни у кого не будет, - заметил он, - а те она раздарит другим..." - "Как Вы смеете думать, что она станет раздаривать...

(продолжение впредь).[15]

Я написал было на том листке целую сцену, но оторвал другую половинку и пришлю ее не прежде, как если Вы изъявите желание читать дальше и если уверите, что письма доходят до Ваших рук прямо и непосредственно. Это нужно знать потому, что в описываемой мною сцене заключается как Ваша характеристика, так и других лиц оставленного Вами небольшого кружка друзей, которые, может быть, не захотели бы, чтоб о разных чертах их характера знали другие, кроме Вас. Напишите же, долго ли Вы остаетесь в Москве, прислать ли Вам продолжение письма и посылать ли по московскому адресу?