Писатели США о литературе. Том 2 - [125]

— Джон, мне надо уехать в Африку. Мне надо жить там, где черные дети знают, кто они такие и что они собой представляют, знают, что они прекрасны и что они люди. Мне надо, черт возьми, жить там, где негры не считают себя «черномазыми».

Он едва не плакал. Мне знакомо это отчаяние. Ощущение, что ты только «черномазый», передается от поколения к поколению, наследуется от отца сыном. Ощущение, что белый значит настоящий, а черный—ненастоящий. Что белое — символ чистоты, невинности и всего прекрасного, могучего и непреходящего. О, сколько раз в юности приходилось мне слышать в негритянских церквах с их скудным убранством, как мои черные сестры, прекрасные, удивительные женщины с натруженными руками и чуткой дущой, возносили к небесам тщетные мольбы: «Отмой меня, отец мой небесный, и я стану белой как снег!»

Западный мир сознательно превратил черное в олицетворение всего уродливого и злого. Черная пятница, чёрный список, черная чума, черная неблагодарность, черный труд. Вот так научило нас белое общество ненавидеть самих себя! И тем не менее! «Черномазый—не мразь!»—вот пароль негритянских кварталов, который всегда на устах их жителей. Вы привезли сюда с великого континента великий народ и превратили его в «черномазых». Вы сделали это для того, чтобы «цивилизовать дикарей» и «обратить в истинную веру язычников». Но с точки зрения чернокожего, Америка может быть охарактеризована только так: это страна, создавшая «черномазых».

Искаженное представление о том, что такое негр, оказало отрицательное воздействие и на ваших собственных детей. Они приходят в жизнь с ложными понятиями о происходящем на земле и о возможностях человека и поэтому плохо приспособлены к существованию в мире, три четверти которого составляет небелое население, стремительно завоевывающее себе свободу и независимость.

А у нас даже мои друзья из посольств африканских стран испытывают трудности, попав на «настоящий Юг» где-нибудь в Атланте и даже находясь на «искусственном Юге» в Нью-Йорке. Для среднего американца они «черномазые»—и не больше. В общем-то, я покривил бы душой, сказав, что сожалею об этом. Пока черным американцам на каждом шагу приходится испытывать унижения, будет только хорошо, если наши черные братья с другого берега океана познакомятся с реальным отношением американцев к мужчинам и женщинам с небелой кожей. Я не садист. Точно так же и не мазохист. Просто я не хочу, чтобы Америка дурачила чернокожих, не знающих ее изнутри, как мы. Давайте сначала поставим вещи на свои места.

Помимо борьбы за десегрегацию школ, мы должны десегрегировать всю культуру Америки, десегрегировать само сознание американского народа. Если мы добьемся лишь, чтобы черные и белые ребята ходили в одну и ту же школу, может получиться так, что мы, выиграв эту битву, проиграем войну в целом. Настоящая интеграция может начаться только после того, как будет десегрегировано сознание американцев. Это задача огромной важности, которая стоит перед всеми американскими писателями, но прежде всего перед писателями-неграми. Кто расскажет истинную историю Америки, если этого не сделает писатель-негр? Во всяком случае, не те джентльмены из «главного потока», идеи которых по-прежнему исчерпываются такими образами, как Гунга Дин, дядя Том и тетя Джемайма. И не бунтари авангарда, на самом деле борющиеся против революции. Жан Жене и писатели его ориентации, творцы «театра абсурда», битники, «новая волна»—все это не более чем новоиспеченные киплинги. Ревнители белого превосходства не спешат сойти со сцены и просто принимают новые обличья.

У авангардистов за позой бунтарей в темных очках и с запущенными бородами стоит стремление все рационально объяснить и всему найти оправдание. Возьмите «Черных» или «Балкон», и вы убедитесь, что мысль здесь всегда одна и та же: «Наша цивилизация (слушайте! слушайте!) прогнила от начала и до конца. Когда те, кто не имеет, сбросят с пьедестала тех, кто имеет, по сути дела, ничего не изменится, просто эти две партии поменяются местами. Все снова начнет разыгрываться по уже известному сценарию. Никакая революция невозможна. Вечно крутится все та же карусель, и я прошу об одном—остановите ее на секунду, чтобьг я успел сойти». Прошу прощения, господа, я не собираюсь сходить.

«Спокойно, спокойно—что вы так изводитесь из-за того, что плохо относятся к черным? Подождите, пока черные захватят власть, и они к вам будут относиться не лучше». Вот смысл писаний Жене, как я их понимаю. «Черные» оказались превосходным успокоительным средством для многих белых, преследуемых чувством вины, поэтому, наверное, эта пьеса и имела такой успех в Нью-Йорке, где немало белых смотрели ее по нескольку раз. По сути дела, так называемый авангард — просто замаскированный арьергард. Сколько бы он ни делал вид, что представляет собой движение революционное, антибуржуазное, выступающее против засилья белых, на самом деле ничего подобного нет, он даже не противостоит современному обществу. По самому своему характеру он враждебен народу. «Запад—это все человечество, и все человечество нужно отождествить с Западом, а мы сыты им уже по горло, так что давайте в последний раз залезем в этот западный свинарник и устроим там такую оргию, после которой вообще ничего не останется».