Писатели & любовники - [56]

– Вряд ли кто-то сыграет лучше в обозримом будущем. – Вижу, он сам в это не верит.

На пути домой мальчишки расстроены, что я победила их отца. Принимают это тяжко. Оскар пытается взбодрить всех нас троих, но не получается. Прошу высадить меня на Площади. Машина уезжает, остаюсь на скамейке перед “Гренделем”¹¹⁰. Голова опять звенит. Ни одной мысли додумать не могу. Хочется плакать, но ничего не выходит. Сижу, сжимаю все мышцы, какие могу, опять и опять.

До работы час, и я брожу по “Вордсворту”. “Зримая тьма” на столе остатков, беру ее в руки. Не читала. “Мемуар безумия”, как назвал ее Стайрон¹¹¹. Калеб вечно раздает ее своим друзьям в депрессии. Начинаю читать первую главу. Стайрон прилетает в Париж за премией. Он уверен, что не преодолеет недуг своего ума. Утратил способность спать, его мучает страх и ощущение бесприютности. У написанного есть эта оголенная внятность, какая присуща человеку, когда он пытается сказать самое правдивое из того, что ему известно. Страницы маленькие, перелистываю их одну за другой, и внутри у меня жжет от устрашающего узнавания. Париж – лишь первая глава, лишь начало нисхождения. Захлопываю книгу, вытираю лицо, выхожу из магазина.

Да, мы восхищаемся диапазоном, но

Мы признательны вам за возможность взглянуть

Ваш проект не задел струн

Это не вполне то, что

К сожалению, мы сейчас не

Благодарим вас за обращение, но

Мы благодарны вам за то, что вы подумали о нас

Нас недостаточно увлекло

После одиннадцати писем с отказами у меня на автоответчике возникает сообщение от персоны по имени Дженнифер Лин. Она представляется помощницей Эллен Нелсон и сообщает номер. Эллен Нелсон – агент двух моих любимых писателей.

Звоню наутро перед работой.

– Я прочла “Любовь и революцию” за выходные. Я в восторге.

– Спасибо.

– Нет, я правда в восторге. Считаю, что это нечто необычайное, Камила.

Камила. Вылетело из головы, что я поставила на рукописи свое настоящее имя.

– Спасибо вам громадное. – Но что же думает Эллен Нелсон? Не терпится узнать, к чему мы клоним. И на работу опаздывать нельзя.

– Ну, Элли сама новых авторов сейчас не берет. Я бы хотела заняться этим романом сама. Хотела бы представлять вас. Уверена, что к этой работе и так много интереса, и я вам сразу скажу: у меня это первая книга. Я проработала в агентстве “Нелсон” три года и ждала романа, который поднимет меня на милю вверх, – и это ваш роман.

Понятия не имею, что спросить, что сказать. Почему я не подготовилась к такому?

– Вы уже приняли решение? Я опоздала?

– Нет, не приняла. Пока нет.

– Фуф. – Смеется. – У меня ладони сейчас вспотели. Интересно, как люди вообще предлагают руку и сердце. У меня нет опыта, – продолжает Дженнифер. – И я совершенно пойму, если вы заинтересованы в более проторенном пути. Но вы будете у меня единственным клиентом. – Вновь смеется. – Я посвящу вам все свое внимание, сосредоточусь на вас, а это, если поговорить с моими родственниками, может быть очень пылко. Я умею много работать. Элли сказала, что будет счастлива дать мне полную и развернутую рекомендацию. Хотите, соединю вас с ней?

Щелк – и вот уж говорит другой голос, словно я опоздала включиться в разговор.

– У вас, может, есть кто-то на выбор с авторами при громких именах и с модным адресом, но говорю вам: чтобы рулить кораблем, вам нужна Дженнифер. Никто другой. – Кажется, делает быстрые три затяжки и выдувает весь этот дым в трубку. – Перво-наперво, ее все бесит. Все. У меня было три дебютных бестселлера в прошлом году. Ее выбесили все три. Сказала мне, что к ним не притронется. Ваша книга… я ее пока не читала… но ваша книга точно что-то из ряда вон выходящее, поскольку эта девица отвергает все подряд. Во-вторых, она с амбициями. Она себе гузку ради вас порвет. Она вам выложит подробно, что делает и почему. У вас, вероятно, есть другие варианты. – Ждет, чтобы я подтвердила это, я молчу, и она говорит: – Вы жеманитесь. Ладно. Понятно. Тем не менее я знаю этот бизнес и даю вам первоклассный совет.

Благодарю ее, и мне делается легче, когда она возвращает меня Дженнифер. Дженнифер принимается рассуждать о рукописи. Я едва все это впитываю – ее воодушевление, ее пристальное чтение, ее доброту. Она перебирает сцены, а я вспоминаю, где писала их – в желтой кухне в Альбукерке, в баре под квартирой матери Пако. Дженнифер говорит о ловком разрыве в повествовании, о резком конце Клариного детства, и, когда повествование возобновляется, интонация тонко, но отчетливо смещается. Это произошло в гостевой комнате у Калеба с Филом в Бенде, в те недели после маминой смерти, и я совсем не могла писать, а вернулась к книге из другого состояния вынужденно. Юный голос Клары исчез. Дженнифер не останавливается, а я вижу лишь то, что ей не увидеть, – годы моей жизни, вплетенные в страницы.

– Но кое-что я бы уточнила, – говорит она и перечисляет несколько элементов в книге, которые, с ее точки зрения, нуждаются в большем внимании. Это резонно. Она выявила то, о существовании чего в тексте я не догадывалась, а также то, мимо чего проскочила. Она говорит долго, я смотрю на часы и думаю, не условиться ли с ней, что я перезвоню после работы, но перебивать не хочу. Мне надо знать, куда она со всем этим дальше двинется. Как будет представлять меня и как именно это устроено?