Писатели и советские вожди - [7]

Далее шли главки: «Яков Краснощеков», «Злоупотребления в хозяйственном отделе банка», «Кутежи», «За счет Промбанка», «Растраты»…

Краснощеков был осужден на шесть лет тюрьмы. Его дочь поселилась у Л. Ю. Брик, они вместе регулярно носили Краснощекову передачи в Лефортово (вкусную пищу, лекарства, Уитмена по-английски…)[34]. Этого сюжета касается в книге «Загадка и магия Лили Брик» и писатель А. Ваксберг; в частности, он пишет, что Л. Ю. Брик «в промежутках между своими заграничными поездками пыталась использовать все свои связи, чтобы помочь Краснощекову, но пока ничего не получалось. Дело Краснощекова находилось под столь высоким патронажем, что даже Агранов (тогда зам. начальника Секретного отдела ГПУ, приятель Бриков и Маяковского. — Б.Ф.) и его отнюдь не маломощные коллеги преодолеть волю куда более высоких начальников не имели возможности»[35].

Тут, пожалуй, и следует привести текст записки Лили Брик Каменеву:

Л. Ю. Брик — Л. Б. Каменеву.

9 XI 24.

Лев Борисович, звонила Вам по телефону три дня — так и не дозвонилась. Если можете найти для меня час времени — очень прошу Вас позвонить мне 67–10, чтоб условиться, когда и куда придти к Вам (может быть, удобнее Вам — ко мне?)

То, о чем хочу говорить с Вами касается лично меня — хотелось бы, чтобы никто не знал об этом.

Жму руку

Лиля Юрьевна Брик[36].

Подчеркнем, что в 1924 г. по своим официальным должностям (председательствующий на заседаниях Политбюро, заместитель председателя Совнаркома, председатель Совета труда и обороны, директор Института Ленина) Л. Б. Каменев являлся самой крупной государственной фигурой в СССР, едва ли не главным наследником Ленина. Тон записки Л. Брик свидетельствует о достаточно хорошем знакомстве Каменева с нею (чего стоит одно только предложение встретиться у нее дома!). Судя по всему, речь могла идти только о А. М. Краснощекове, и тогдашний уровень влияния Каменева был как раз таким, что именно он и мог бы остановить сильное давление влиятельного Куйбышева, в аппарате ЦК несомненно входившего в сталинский круг.

Неизвестно, состоялась ли встреча Л. Ю. Брик с Каменевым, но зато известно, что уже 20 ноября 1924 г. Краснощеков из Лефортовской тюрьмы был переведен в тюремную больницу[37] (он страдал наследственной бронхоэктазией[38]). О том, что произошло следом, А. Ваксберг пишет: «…примерно через две недели (после возвращения в Москву Маяковского 27 декабря 1924 г. — Б.Ф.) Краснощекова неожиданно освободили полностью — выписали из больницы и в тюрьму не вернули. Считать это косвенным признанием судебной ошибки, конечно, нельзя: своих „ошибок“ советская юстиция старалась не признавать, приговор отменен не был, реабилитации не последовало. По чьему-то — несомненно, очень высокому — распоряжению Краснощекова просто отпустили на волю, сославшись на состояние здоровья. Такой гуманности за властями не замечалось — болезнь была просто удобным предлогом. Решающую роль все же сыграли связи — десять лет спустя они уже не помогали, только вредили»[39]. Это правда — в 1937 г. А. М. Краснощеков был расстрелян, как и В. М. Примаков — тогдашний муж Л. Ю. Брик (впрочем, сам-то Л. Б. Каменев был расстрелян еще в 1936-м, а Я. С. Агранов в 1938-м; В. В. Куйбышев умер еще в 1935-м…)

II. О разрешениях на выезд

В годы Гражданской войны многие писатели (из оказавшихся в тех регионах, что находились под властью белых) покинули Россию вместе с остатками их разбитых армий. Писатели, существовавшие в регионах под властью красных, простой возможности бежать на Запад не имели. Те из них, кого жизненные обстоятельства настойчиво толкали к тому, чтобы непременно уехать из России, пытались получить официальное разрешение на выезд, используя более-менее правдоподобную мотивацию (чаще всего — необходимость поправить плохое состояние здоровья). Такое разрешение в 1920 г. было дано, скажем, К. Д. Бальмонту, и поначалу за рубежом он вел себя лояльно по отношению к покинутому большевистскому режиму. Но с весны 1921 г., то есть со времени Кронштадтского восстания, Бальмонт позволил себе открытые выступления в эмигрантской печати с резкими антибольшевистскими статьями. Еще более резкими и враждебными по отношению к большевикам изначально были выступления А. И. Куприна, который благодаря войскам Юденича, захватившим Гатчину, покинул родину без разрешения большевистских властей. Антисоветские выступления бывших граждан Советской России аккуратно отслеживались ВЧК и докладывались в ЦК РКП(б). Понятно, что такая информация препятствовала положительным решениям об отъезде собирающихся за границу литераторов.

Наиболее трагичной в этом смысле была судьба А. А. Блока, преступный отказ в выезде которому привел к его гибели. Это решение все же не было чистым самодурством, и своя, равнодушная, логика у сторонников отказа была. Ожесточение Гражданской войны еще не остыло, и реакция на антибольшевистские публикации в эмигрантской печати уехавших из Советской России литераторов, их статьи, содержавшие резкие оскорбления в адрес не только режима в целом, но и в персональные адреса его лидеров, была возмущенной. Получалось так, что писатели, отпущенные за границу, вырвавшись на свободу, по существу, забывали своих, еще не получивших такого разрешения, коллег, закрывая им путь за границу Л. Д. Троцкий, представивший в Политбюро просьбу об отъезде Ф. К. Сологуба, открыто написал ему об этом (на языке эпохи): «Мне незачем прибавлять, что то или другое Ваше содействие походу мировых эксплуататоров против трудовой республики чрезвычайно затруднило бы возможность выезда для многих других граждан»