Писать как Толстой. Техники, приемы и уловки великих писателей - [96]

Как ирония соотносится с понятиями… Долгое время никто не мог найти корень слова «сардонический» ни в одном индоевропейском языке. Σαρδάνιος — исконно греческое слово, но откуда оно взялось? Затем кто-то обнаружил, что на Сардинии есть местное растение, съев которое человек умирает — но со странной, насмешливой улыбкой на лице.

…прием, когда вывод, который читатель должен сделать на основе текста… В своем труде «Основания новой науки об общей природе наций» (1725) итальянский философ Джамбаттиста Вико утверждал, что существует лишь четыре вида основных риторических фигур: метафора, метонимия (когда понятие выражается не собственным наименованием, а чем-то, что ассоциируется с его значением), синекдоха (нечто вроде представления всего объекта через его составляющую, когда название части относится к целому) и ирония. Все вместе они составляют «необходимые средства выразительности». Идеи Вико повлияли на многих, в том числе на Карла Маркса и Сэмюэла Беккета.

…«никогда не озвучивать идею как таковую…» Søren Kierkegaard, On the Concept of Irony with Continual Reference to Socrates, trans. Lee M. Capel (Bloomington: Indiana University Press, 1975), p. 86.

…«внешнее и внутреннее не образовывают…» Там же, p. 50.

…«На нее отбрасывают тени два больших дерева…» Там же, p. 56.

«Вдруг открылась потайная дверь…» Lila Azam Zanganeh, «His Father’s Best Translator,» The New York Times Book Review, July 22, 2012, p. 31.

Кьеркегор тоже использовал образ потайной двери. Фрейд называл этот эффект unheimlich, то есть «жуткое» или «зловещее», которое он определял как то, что «в действительности не является чем-то новым или чуждым: это, напротив, нечто издавна известное душевной жизни, отчужденное от нее лишь под действием процесса вытеснения». Немецкое слово Heim значит «дом», поэтому «зловещее» является «чем-то некогда родным», но теперь кажущимся странным или мистическим.

«В литературе два плюс два всегда больше четырех…» Flannery O’Connor, «Writing Short Stories,» Manners and Mysteries (New York: Farrar, Straus and Giroux, 1970), pp. 99, 102.

…«отдают предпочтение холодным тонам…» Roxana Robinson, «The Big Chill,» The New York Times Book Review, January 7, 2001.

…«Зритель — твой соавтор…» David Carr, «HBO Bets on Two Thoroughbreds,» The New York Times, January 29, 2012, p. AR1.

Когда в 1946 г. … См.: «Animal Farm: What Orwell Really Meant,» The New York Review of Books, July 11, 2013, p. 40.

Возможно, по этой причине Кафка не закончил многие свои работы… Этим осознанием я обязан книге: Alberto Manguel, A History of Reading, p. 92. Тут вспоминается неожиданное высказывание физика-теоретика Роберта Оппенгеймера: «Как раз таки в философии нужно знать больше, чем в поэзии. Потому что именно эти многозначительные пробелы стимулируют дискуссию».

…чтобы читатель мог вечно плутать по этому многоуровневому тексту?.. Закончил бы Кафка «Замок», если бы не умер от туберкулеза? В своем письме 1922 г. к Максу Броду он сообщал, что бросает эту историю. Но также он не раз говорил Броду, что задумывает такой финал: К. проживет в Деревне всю свою жизнь, и уже на смертном одре получит из замка «решение, гласящее, что, хотя и не существует юридического основания разрешить К. проживание в Деревне, с учетом определенных привходящих обстоятельств ему дозволяется тут поселиться и работать» (Цит. по: Дмитриева Л. Проблематика романа Ф. Кафки «Замок». URL: http://www.proza.ru/2003/03/24-117— Прим. пер.). Возможно, это ирония судьбы, но тот финал, который мы имеем, кажется более глубоким.

«История, из которой выкорчевали куски…» Rudyard Kipling, Something of Myself: For My Friends Known and Unknown (London: Penguin Classics, 1987), p. 156. Ричард Холмс в своем предисловии называет это «предполагаемым» повествованием.

…можешь объяснить смерть Симора обстоятельствами, которые Сэлинджерне описывает. Моя коллега по Кингстонскому университету, романист и поэт Весна Голдсуорси, на каждом курсе дает своим студентам такое задание: написать «пропущенный эпизод» из «Хорошо ловится рыбка-бананка». Кстати, именно этот рассказ сделал Сэлинджера известным — журнал The New Yorker тут же предложил ему долгосрочный контракт, а Брижит Бардо попыталась купить права на экранизацию (он почти согласился).

…«то, что текст скрывает…» цитата из: David C. Lindberg, Theories of Vision from al-Kindi to Kepler (Chicago: University of Chicago Press, 1996). Ср.: Alberto Manguel, A History of Reading, p. 39.

…на одну видимую часть приходится семь восьмых объема… См. также: John McPhee, «Omission: Choosing What to Leave Out,» The New Yorker, September 14, 2015, pp. 42–49.

«Искусство — это не просто желание…» См.: Penelope Niven, Thornton Wilder: A Life (New York: Harper, 2012).

…«Говорят, шахматы породила кровавая резня»… Paolo Maurensig, The Lüneburg Variation (New York; Holt, 1998), p. 1.

…«заканчивается так, будто автор…» Разъяснение концовки, наверное, смажет впечатление от этой истории, но все же я рискну. Как я понимаю, Фриш и Мейер приходят в дом старого нациста и проводят еще один поединок, ставкой в котором является человеческая жизнь — только на этот раз это жизнь самого Фриша. Доской служит то тряпичное поле, которое много лет назад Табори сшил из лоскутов, чтобы играть в шахматы в лагере, — это был его прощальный подарок Мейеру. И Мейер выигрывает партию, используя стратегию, переданную ему учителем, — вариант Люнебурга. Затем мужчины выходят в аккуратный садик Фриша, и дальше уже неважно, кто нажимает на курок — сам ли Фриш, или Мейер. Проигравшего все равно настигает расплата.