Пират - [41]

— Это из-за меня? — Спросил я его.

Санитар остановился.

— Нет. Ты не причина, ты — громоотвод. Мы всё лечить умеем, кроме мозгов…

— Вот оно как…

Санитар ушёл, догоняя замедлившуюся каталку. Я снова остался один, и снова ненадолго.

— Грустишь? — Подошёл ко мне ещё один старик. — Думаешь о бренности бытия?

— Ну… — Ответил я, не зная как реагировать.

— Всё правильно. Так устроена наша жизнь. Каким бы ты не был сильным и умным, придёт время, как всё растеряешь. Станешь слабым и глупым. А потом просто умрёшь. В других местах этого не видно. А это место такое. Здесь не живут, здесь ждут смерти. Ждут смерти те, кому некуда больше пойти, те, кто никому больше не нужен, те, кого никто не ждёт. Вот ты это и чувствуешь. Ты не переживай — умереть это нормально. В этом нет ничего страшного. Все умрут, никто не будет жить вечно. А знаешь, что будет дальше?

— Ну…

— А хочешь, я тебе расскажу.

Неожиданно, но старик ждал моего ответа. Я оглянулся по сторонам и увидел, как за кустами мелькает ещё один старичок. И показалось мне, что тот тоже жаждет со мной пообщаться. А не подходит только потому, что я сейчас не один…

— Да. — Согласился я, и старик обрадовался.

— Наша жизнь — это универсальная большая и сложная игра. И все мы, здесь живущие — это игроки. Когда мы рождаемся — это начало игры. Когда умираем — её конец. Просто игра сыграна. Не будешь же ты переживать, что «партия в шахматы» (при переводе использована замена без потери смысла — прим. пер.) закончилась? Выиграл ты или проиграл, в жизни не так очевидно. Но суть та же самая! Так что, закончив одну партию, ты можешь начать следующую. Хочешь — играй в жизнь, пока не надоест, а хочешь — просто играй во что нибудь ещё. «Не в шахматы, а в шашки или в карты» — понимаешь?

— Ну…

— Вот смотри. Ты ведь знаешь, что люди любят играть в игры? Соглашайся! Иначе не было бы всей этой игровой индустрии!

— Да.

— Вот. И ещё интересный факт. У всех разумных, у всех рас и народов, встречается верование, что все, в смысле каждый так говорит про себя, созданы создателем всего по образу и подобию. Улавливаешь?

— Не совсем…

— Ещё раз. У самых разных разумных есть легенда, что мир был создан. Так?

— Возможно.

— Не возможно, а точно. И создатель мира создал ещё и разумных по образу своему и подобию. Так?

— И креатов?

— И креатов!

— И людей?

— И людей!

— А я вроде, слышал, что нас и креатов создали предтечи с какой-то своей целью.

— Ну так предтечи и послужили орудием создателя!

— Ну, если так…

— Вот именно! И это-то самое главное! Если мы все созданы по образу и подобию создателя, то изучая то общее, что есть у разных разумных можно вычленить то, что присуще создателю! Понимаешь?

— Ну…

— Вот смотри, у нас и у креатов разное число рук. Значит число рук не слишком важно. Есть разумные сухопутные, как мы и креаты, а есть водные… Улавливаешь?

— Возможно…

— Значит среда обитания тоже не является важной. Есть кислородные, а есть ещё разные. Верно?

— Да. Есть…

— Вот видишь! И что же важного общего есть у всех нас разумных?

— Разум. — Ответил я, уловив его логику.

— Правильно. Разум — это важнейшее свойство, перешедшее нам от создателя. И им нужно пользоваться. Вот кого больше любит отец: умного ребёнка или глупого? Того, кто пользуется разумом или не пользуется? Но это ещё не всё. Знаешь, что ещё?

— Что?

— Любовь! Это ещё одно общее, что есть у разумных. Она разная для двуполых и для однополых, но она есть. Это сложнее понять и осознать. И, наконец, третье общее. Все любят играть в игры. Игры разные, а общность есть! Так что и создатель тоже любит играть. И весь наш мир — это его игра. И таких миров-игр у него может быть много!..

Я увидел подходящую к нам Умиду. Старик тоже её увидел.

— Всё. — Ответила Умида на мой молчаливый вопрос. Старик заторопился:

— Жалко, сумбурно получилось. Обдумай, что я тебе рассказал, своей головой!

— Да. — Ответил я ему. — Спасибо. Пойду я…

Выходя, я подумал: «Н-да. Мощно мужик задвинул. Прямо отжег. На обычного сумасшедшего он не похож…»

4.14. И снова в бой

Дверь закрылась, отсекая нас от этого мира отложенной смерти. У стоянки такси я невольно оглянулся и ещё раз посмотрел на яркий фасад, пытающийся быть весёлым. Такси не заставило себя ждать. Десяток минут, и рейсовый челнок потащил нас из гравитационного колодца планеты на станцию. Ещё час, и мы устроились в креслах космического автобуса. А как ещё назвать этот корабль? Летает на один прыжок к главной системе и назад. Можно назвать ещё самолётом, но у самолёта крылья, а этот по форме на параллелепипед похож. После посадки прохода не осталось. Рейс набит до упора. Когда основные кресла были заняты, проход тоже заполнили откидными креслами и засадили пассажирами. Нашлось несколько женских компаний без сопровождения мужчин — их всех загнали в зад. Передняя часть автобуса — мужская. Семейная часть — средняя. Мне в кресле нормально, я не такой крупный, а вот галифатцам тесновато. Умида поёрзала в кресле и ко мне тихонечко привалилась, сделав вид, что дремлет. Я замер не шевелясь. Затем постепенно расслабился, но всё равно старался не шевелиться, чтобы не тревожить. Отношения — вещь такая: сломать легко, выстроить тяжело. Ещё раз пообдумывал: «Я не могу осуждать Умиду за её прошлое. Оно было и прошло. Я могу принять её такой, какая она есть. Или не принимать. Что-то говорить не стоит — лишнее это. Просто отложить, перевернуть страницу и жить дальше». Потом думал о центре престарелых. Уговаривал себя, что видел я только несколько человек, видел тех, кто не сумел принять свою старость. Что центр большой и что довольных, или по крайней мере не несчастных там должно быть гораздо больше. Пытался себя убедить, что мы всё сделали правильно: «Ведь в самом деле — не тащить же с собой старушку на боевой корабль. Ну не совсем старушку, конечно, но тем не менее. А организовывать ей отдельное жильё Умида предлагала. Нашёл бы я на это деньги. Так ведь не захотела…» Наконец я осознал, что мысли у меня ходят по кругу. Постарался их выкинуть из головы и задремал.