Пирамида. Т.2 - [6]
В самой манере, с какой Дюрсо оглядел собрание, порознь задерживаясь на каждом лице, содержалось властное превосходство — почти маньякальное, кабы не оттенок иронии не только в отношении сложившейся здесь ситуации, но и общегосударственной, даже мировой. Похоже, всем видом своим старик подчеркнуть хотел, что никаких окончательных законов вообще не существует на свете, потому что целиком зависят от условий, рабочее соотношенье коих они выражают. Если же очевидная абсурдность сказанного еще недостаточно показывает степень его презренья к ученой ассамблее перед ним, значит, во взгляде его читалось нечто еще абсурднее... Минутой позже дочь его полностью уверилась в каких-то благодетельных переменах, случившихся как раз за время поездки с Сорокиным, иначе отец не преминул бы уведомить ее... впрочем, вполне возможно, что по тогдашним их отношениям и не уведомил бы!
— Раз надо, то хорошо, я охотно пойду вам навстречу, хотя не являюсь в науке такой шишкой, как вы, — не без горечи согласился Дюрсо и после вступительной паузы оговорился разнеженным от преданности голосом, что по лимиту времени воздержится от повторения обязательных и общеизвестных цитат из знаменитой четвертой главы, где любимый мыслитель всех времен и народов разрешил все научные проблемы на много веков вперед, после чего неспешным взором оглядел собрание как бы на предмет административного отсева сомневающихся, каковых не оказалось. — Тут можно немало сказать, но я намекну вкратце, чтобы не перехватила заграница. И плюс к тому договоримся сразу не трепаться на стороне, не так ли?
Заставившая вздрогнуть по своей необычности дерзость обращения лишь свидетельствовала о значительности тайны, ради раскрытия которой истинный ученый должен покорно принимать удары судьбы, поношения вельмож и тернии похуже. Именно предусмотрительность Дюрсо, с самого начала поставившего себя, как в магическом кругу, под защиту священного имени, не позволила и председателю призвать безумного старика к порядку.
— В данном смысле, маэстро, вы имеете от нас твердую гарантию, разумеется... — подавленно отозвался он во исполнение особого пункта в поручении идти для пользы дела на любые уступки.
Исторгшиеся в тот раз из старика Дюрсо фантастические откровенья выглядели пошибче даже тех псевдотеорий, имевших грозное официальное хожденье в академической практике тех лет. К чести науки, никто из находившихся там виднейших представителей не взбунтовался после первых же фраз, хлопнув дверью на уходе, вздохом не выявил своего угнетенного состоянья — не из страха, однако, или по частой, в те времена, необходимости ценой гражданского молчанья оплачивать потребную для мышления лабораторную тишину, а потому что заведомо беспардонной брехне предшествовало звонкое чистопородное чудо, перекрывающее жалкий протестующий писк здравомыслия. А еще вернее, уже прикидывали в умах, куда всунуть новоявленную шестеренку скандального факта в такой еще недавно стройный и без нее идеально работавший механизм естествознанья, которому, кстати, во все века наличных сведений всегда хватало для объяснения всего на свете... Но здесь не обойтись без вводного отступленья.
Творчески относясь к работе, Дюрсо в своих потешных вступительных лекциях почти никогда не повторялся. Исключительную комичность отцовских импровизаций, хоть и приводивших толпу в ликованье, Юлия относила за счет не только его образцово-показательного невежества, но, пожалуй, и грустных возрастных явлений, к сожаленью. Лишь сегодня, с понятным запозданьем, признала и она в них приметы нового, каскадно-эксцентрического, им же изобретенного жанра — цветистой мнимоученой буффонады, в которой дружественная критика, правда, лишь устная, по молчанью газет, давно усмотрела сатирическое жало чуть ли не мольеровской силы: подразумевалась питательная почва для подобного рода шарлатанской флоры. Во всяком случае, нельзя было придумать более равновесного обрамления для слишком уж нахальной, по тому времени, иррациональности. Всегда в маске неподкупного, даже обидчивого глубокомыслия лектор тем не менее и сам поддавался на заразительные взрывы зрителя, разогретого нетерпеливым ожиданьем чуда... и вот уже неизвестно становилось, кто кому вторит, смеется кто над кем... Одно непривычное дополняющее обстоятельство вообще отодвигало ангела с его фортелями на задний план для чего-то основного сейчас и здесь, сугубо человеческого. При ее давно сложившемся скептическом отношении к отцу, Юлии было непривычно видеть его в таком азартном ожесточенье, словно собирался дать бой судьбе. Кровь отлила от осунувшихся щек, и весь нацелился в готовности совершить некий переломный шаг, даже с риском сорваться в обязательную под ногами пропасть, и действительно на исходе было безумное десятилетие мгновенных падений и молниеносных взлетов, — бывшему лишенцу мог и не подвернуться вторично случай — в обход социальных рогаток, сквозь стену здравого смысла прорваться к заветной, хоть на часок, вершине тогдашнего бытия.
Ниже для беспристрастной оценки наблюдателей приводится дословный, даже без знаков препинания, ответ Дюрсо.
Леонид Леонов — один из выдающихся русских писателей, действительный член Академии паук СССР, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии. Романы «Соть», «Скутаревский», «Русский лес», «Дорога на океан» вошли в золотой фонд русской литературы. Роман «Вор» написан в 1927 году, в новой редакции Л. Леонона роман появился в 1959 году. В психологическом романе «Вор», воссоздана атмосфера нэпа, облик московской окраины 20-х годов, показан быт мещанства, уголовников, циркачей. Повествуя о судьбе бывшего красного командира Дмитрия Векшина, писатель ставит многие важные проблемы пореволюционной русской жизни.
Леонид Максимович Леонов за выдающиеся заслуги в развитии советской литературы и создание художественных произведений социалистического реализма, получивших общенародное признание, удостоен высокого звания Героя Социалистического Труда.Роман Леонида Леонова “Русский лес” — итог многолетних творческих исканий писателя, наиболее полное выражение его нравственных и эстетических идеалов.Сложная научно-хозяйственная проблема лесопользования — основа сюжета романа, а лес — его всеобъемлющий герой. Большой интерес к роману ученых и практиков-лесоводов показал, насколько жизненно важным был поставленный писателем вопрос, как вовремя он прозвучал и сколь многих задел за живое.Деятельность основного героя романа, ученого-лесовода Ивана Вихрова, выращивающего деревья, позволяет писателю раскрыть полноту жизни человека социалистического общества, жизни, насыщенной трудом и большими идеалами.Образ Грацианского, человека с темным прошлым, карьериста, прямого антагониста нравственных идеалов, декларированных в романе и воплотившихся в семье Вихровых, — большая творческая удача талантливого мастера слова.
«Соть» – один из лучших романов, посвященных теме социалистической индустриализации. Это роман тематически насыщенный и многоплановый. М. Горький отмечал, что «Соть» написана «вкуснейшим, крепким, ясным русским языком, именно – ясным, слова у Леонова светятся».
Повесть «Унтиловск» написана Л. М. Леоновым в 1925 году. Позже Леонид Максимович переработал ее в пьесу, поставленную МХАТом в 1928 году, но на девятнадцатом спектакле по велению самого Сталина пьеса была запрещена. «У Леонова „Унтиловск“, — отмечала пресса, — ультрареакционное произведение, ибо, если расшифровать его социальный смысл, Унтиловск является выражением неверия в Октябрьскую революцию». Только в 1960 году пьеса появилась в двухтомнике Леонова, а повесть, запечатанная автором в конверт и заклеенная, пролежала в архиве писателя более 70 лет — до настоящей публикации.
В книге помимо широко известной, отмеченной Государственной премией пьесы Л.Леонова помещена статья об авторе и его творчестве Е.Стариковой.
«Барсуки» – первый большой роман Леонова, знаменовавший значительный рост художественного дарования автора и выдвинувший его уже тогда, в 1925 году, в первые ряды советских писателей.Роман «Барсуки» – крупное эпическое полотно, в котором изображено предреволюционное московское мещанство и драматические эпизоды революционной борьбы в деревне. Глубокое знание старорусского бытового уклада дало возможность автору создать яркие образы деревенских искателей правды, показать характеры городских торговцев и ремесленников.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.
Пафос современности, воспроизведение творческого духа эпохи, острая постановка морально-этических проблем — таковы отличительные черты произведений Александра Чаковского — повести «Год жизни» и романа «Дороги, которые мы выбираем».Автор рассказывает о советских людях, мобилизующих все силы для выполнения исторических решений XX и XXI съездов КПСС.Главный герой произведений — молодой инженер-туннельщик Андрей Арефьев — располагает к себе читателя своей твердостью, принципиальностью, критическим, подчас придирчивым отношением к своим поступкам.
В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.
«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».
Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.