Пирамида Кецалькоатля - [36]
— Много я знаю и много видел, — молвил Кецалькоатль. — Такое зелье существовать не может. Все же его отведаю. Чего терять мне, старцу слабому, познавшему свое бессилие?
— Сперва мизинец обмакни, напиток терпок, как вино[32].
Кецалькоатль попробовал, ему понравилось, и он сказал:
— Я выпью три глотка.
Койотлинауаль сумел его заставить выпить больше. А напоив Кецалькоатля, Койотлинауаль дал выпить зелья слугам — каждому по пять глубоких чашек, и стала свита вся мертвецки пьяной.
— Ай! Яаа! Нья! Инье! Ай!
Солнечные блики сверкали снизу, сверху, всюду. Его глаза сверкали еще ярче, но в сторону сверкавшие глаза косили и не могли смотреть вперед, а солнце ослепляло из середины Теутлампы.
— Ай! Яаа! Сиуатль! Испей со мною зелья жизни и нашего бессмертия! Яаа! Инье! Вот Сиуатль! Идет ко мне! Сиуатль, иди скорей! Двоится мир, ты там, на берегу другом. К тебе иду! Я перепрыгну. Я за тобою иду! Ай! Яаа! Ай! Яаа!
Солнечны и радужны все краски, но его глаза блистают еще ярче. Вещи движутся по кругу и в красной дымке исчезают.
— О Сиуатль, мы с тобой бессмертны! И для меня жива ты вечно, вечно юная! О Сиуатль! Пей со мною! И подавай сосуды с медом! Мир необычен, и пылает солнце. Даль горизонта радугой искрится. Красивы птицы в дивном оперенье, что в небо поднимаются высоко. Но туча вдруг передо мной сокрыла небо черной массой.
Тигр с севера, пятнистый, дочь сожравший, лезет все ближе к нам! Он прыгает и застит солнце! Я буду биться насмерть! Забью его до самой смерти! Я бесконечен, как небо Тулы, как облака и волны моря. Лик мой зелен, лик мой красен[33]. Братья-кокомы, дайте мне мантию из перьев и знаки все мои, мое большое знамя. Я за руку веду сыночка — маленький маисовый початок! Иду я с ним. А вот и Татле! Я веду и Татле тоже. Пусть знают люди братьев!
Где мой Акатль? Акатль! Ты возвести мое пришествие! Кремень подайте мне. Я разобью его, и пять осколков острых пусть поразят убийцу-тигра Титлакуана!
Как славно солнце греет краски тела молодого. Да, молод я, могуч. Я тот, кто прибыл. Я таков, каков я есть!
Ай! Яаа! Ин! Яаа! Инье! Ай!
Да, Я таков, каков я есть!
Я есть, я кто-то!
Пять наконечников кремневых всажу в хребет убийцы-тигра!
Пять наконечников кремневых его прикончат! Пять!
Ай! Яаа! Инай! Инье! Яаа!
Могуч, велик Кецалькоатль! Приносит он с востока ветер.
Дождь приносит, соединяет обе половины.
Я могуч, Се-Акатль Кецалькоатль! Я властелин обеих половин Вселенной.
О Тула, Тула, моя Тула! Ты будешь вечно жить!
Нет, ты не станешь грудою руин и праха!
Вот это солнце жаркое, горячее греть будет юность вечную твою.
О дочь! О Сиуатль! О Тула!
Ветер с востока! Пусть приходит ветер!
Ай! Яаа!
Кокомы верные мои! Несите вверх меня, летите! Велики и крепки мы, Се-Акатль! Из камня сделаны, шлифованного солнцем, ливнем, ветром!
Пусть дует ветер!
Пусть веет ветер!
Сумерки!
Ёальи Эекатль!
Вечер, ветер!
Испуганно народ смотрел, как он вопил со слугами своими пьяными. Большая маска красно-зеленая его лицо скрывала старое. Полунагой, он выставил на обозрение общее всю немощь тела своего. Он пожелал быть поднятым на Пирамиду, но паланкин кокомы взяли прежде, чем он вскарабкался туда, и он упал. Уэмак поднял его с земли и на руках унес, как малого ребенка, поняв, что Тулу не спасти. Пришел Тескатлипока!
Дня четыре без памяти лежал Кецалькоатль. Уэмак положил его в большой открытый саркофаг и там оставил. Сам пошел готовиться к защите Тулы. Титлакуан с войсками был уже неподалеку. С ним были Иумекатль и Койотлинауаль, всласть посмеялись оба над старцем пьяным.
На пятый день Кецалькоатль проснулся и сказал:
— Я допустил оплошность, родину покинув. И да смягчатся души тех, кто там остался. Пусть радуются жизни, песням те, кто веки вечные живет в родимых землях.
Услышали кокомы речь Кецалькоатля, заплакали и опечалились, а вскоре песню затянули:
— В чужих хоромах не нашлось богатых украшений для господина нашего. Не носит в волосах своих каменья драгоценные Кецалькоатль. Наверно, ждет его корабль праведный не здесь, а на путях иных. Пока он еще здесь, поплачем.
Кецалькоатль не плакал. Он долго молча размышлял. Потом сказал им:
— Корабль мой праведный, наверно, на иных путях. Пойду искать. Вернусь на берег. И уйду. Причиной войн и разрушений быть не хочу. Круг в бесконечности описан и замкнулся. Час пришел. Мой отец меня зовет. Пойду искать свой праведный ковчег. На берег снова возвращусь. Народ покину. Ухожу. Все кончено, всему конец.
Ушел он из пустого дома, былого Дома радости народной, оттуда, где так долго жил, где обитал Се-Акатль Кецалькоатль. Там созидал. Там опьянен был. И оттуда вышел, беспомощный и побежденный. Он велел все драгоценности из золота и серебра, из бирюзы, все украшения из раковин и перьев уничтожить. И в ночь на пятый день он, не замеченный никем, покинул Тулу. Вместе с ним отправились до берега морского пять юношей. На этот берег выброшен он был волной тому назад чуть более полувека — пятьдесят два года.
Слезы по белоснежной бороде катились на песок.
ПРОРОЧЕСТВО
Когда он проходил Каотитлан, там встретил дерево гигантское, иссохшее, корявое, казалось, на него похожее, и окрестил он исполина именем «Ауэуэте» — «Старец». Кокомы поняли, что он уходит навсегда, его догнали и пошли с ним вместе. Шли и играли на тонких флейтах и тихо били в барабаны.
Мир воображаемого присутствует во всех обществах, во все эпохи, но временами, благодаря приписываемым ему свойствам, он приобретает особое звучание. Именно этот своеобразный, играющий неизмеримо важную роль мир воображаемого окружал мужчин и женщин средневекового Запада. Невидимая реальность была для них гораздо более достоверной и осязаемой, нежели та, которую они воспринимали с помощью органов чувств; они жили, погруженные в царство воображения, стремясь постичь внутренний смысл окружающего их мира, в котором, как утверждала Церковь, были зашифрованы адресованные им послания Господа, — разумеется, если только их значение не искажал Сатана. «Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного.
Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .
Китай все чаще упоминается в новостях, разговорах и анекдотах — интерес к стране растет с каждым днем. Какова же она, Поднебесная XXI века? Каковы особенности психологии и поведения ее жителей? Какими должны быть этика и тактика построения успешных взаимоотношений? Что делать, если вы в Китае или если китаец — ваш гость?Новая книга Виктора Ульяненко, специалиста по Китаю с более чем двадцатилетним стажем, продолжает и развивает тему Поднебесной, которой посвящены и предыдущие произведения автора («Китайская цивилизация как она есть» и «Шокирующий Китай»).
Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.
Джек Керуак дал голос целому поколению в литературе, за свою короткую жизнь успел написать около 20 книг прозы и поэзии и стать самым известным и противоречивым автором своего времени. Одни клеймили его как ниспровергателя устоев, другие считали классиком современной культуры, но по его книгам учились писать все битники и хипстеры – писать не что знаешь, а что видишь, свято веря, что мир сам раскроет свою природу. Именно роман «В дороге» принес Керуаку всемирную славу и стал классикой американской литературы.
Один из лучших психологических романов Франсуазы Саган. Его основные темы – любовь, самопожертвование, эгоизм – характерны для творчества писательницы в целом.Героиня романа Натали жертвует всем ради любви, но способен ли ее избранник оценить этот порыв?.. Ведь влюбленные живут по своим законам. И подчас совершают ошибки, зная, что за них придется платить. Противостоять любви никто не может, а если и пытается, то обрекает себя на тяжкие муки.
Сергей Довлатов — один из самых популярных и читаемых русских писателей конца XX — начала XXI века. Его повести, рассказы, записные книжки переведены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. Удивительно смешная и одновременно пронзительно-печальная проза Довлатова давно стала классикой и роднит писателя с такими мастерами трагикомической прозы, как А. Чехов, Тэффи, А. Аверченко, М. Зощенко. Настоящее издание включает в себя ранние и поздние произведения, рассказы разных лет, сентиментальный детектив и тексты из задуманных, но так и не осуществленных книг.
Роман знаменитого японского писателя Юкио Мисимы (1925–1970) «Исповедь маски», прославивший двадцатичетырехлетнего автора и принесший ему мировую известность, во многом автобиографичен. Ключевая тема этого знаменитого произведения – тема смерти, в которой герой повествования видит «подлинную цель жизни». Мисима скрупулезно исследует собственное душевное устройство, добираясь до самой сути своего «я»… Перевод с японского Г. Чхартишвили (Б. Акунина).