Пир во время чумы: повести - [22]

Чем дальше говорил Николай, тем с большим интересом смотрел на него Мефодий, в конце даже улыбаться начал, так, смеясь, и спросил:

— А ты случаем не коммуняка?

— Я, как и они, случаем вор. Только они чужими руками воруют, а я хочу своими, — ответил Николай.

— Ты хочешь в сильную группировку, — уверенно сказал Мефодий.

— Нет, я желаю создать собственную группировку, и чтобы каждого человека я знал, отвечал за него, а он за меня под пули пошел, — убежденно проговорил Николай.

— Я историю плохо знаю, но в двадцатых годах вроде бы существовали Щорс, Котовский, Чапаев, — сказал Мефодий.

— Мне политика и такой размах ни к чему, те времена канули в Лету, хочу мобильную организованную группу бандитов, людей современных, образованных, по возможности честных. — Понимая, что хочет чего-то недостижимого, Николай улыбнулся.

— Человека расстрелять в упор можешь? — прищурился Мефодий.

— За дело смогу, — ответил Николай.

— А дело, не дело, единолично решать будешь?

— Единолично.

— Смешно, но чего бы мне на старости лет и не попробовать? Двух подходящих пацанов сегодня могу дать. Я у тебя буду вроде комиссара. Но вопрос с ворами и с ментами. Я тебе советую по свежим людям. Ты со мной советуешься по переделу территории. Ежели мы не срабатываемся — расходимся мирно, без стрельбы в спину.

Почти через три года у Николая Тишина были уже более тридцати стволов и непререкаемый авторитет в Котуни. Параллельно существовала и группировка Кастро, имевшего более пятидесяти стволов. Но благодаря признанному вору в законе Сапсану, его умению вести переговоры со всеми — с ворами, авторитетами ментами, — войн между группировками практически не было, отдельные стычки гасились в зародыше. И личный авторитет Николая Тишина был выше губернаторского, начальников МВД и ФСБ, даже соседа Кастро и сравним мог быть только с авторитетом Льва Ильича Бунича. И лишь у несчастных жителей растоптанного города не было ни авторитета, ни защиты от бандитов.

Николай купил дом, машину (и не одну, а две), костюмы он не шил у модных портных, выбирал в хороших магазинах, но так как имел отличную фигуру, то одет был всегда элегантно. Последние два года он почти не носил оружия и не всегда пользовался охраной.

А однажды произошел случай, который почти увенчал Николая короной. С тремя друзьями он обедал в ресторане «Фиалка», когда туда ворвались пятеро вооруженных автоматами ребят. Один из них крикнул:

— Где здесь Акула? Николай… мать его… Тишин?

Зал притих, бандит полоснул из автомата по стене, обедавшие пригнулись от осыпавшейся на их головы штукатурки.

У Николая резко заболел живот, к горлу подступила тошнота. Толком не соображая, что делает, поправил галстук, застегнул жилетку, машинально взял висевший на спинке стула пиджак, поднялся и вышел на танцевальный круг.

— Я здесь. Кто меня ищет? — Николай, проглотив тугой комок, говорил спокойно.

— А, сука! Болтают, ты верх в городе взял! Хочу взглянуть!

— Смотри. — Николай развел руки, стараясь, чтобы они не дрожали.

— Актер, мать твою! Сейчас увидим, какое у тебя нутро!

— Во-первых, возьми пистолет, мудак! — бросил Николай. Ему опять стало плохо, он почти ничего не видел, но неизвестная сила толкала его вперед. — Стреляя в меня из автомата, ты, пидор, убьешь и покалечишь массу невинных людей. — Он говорил, неторопливо надвигаясь на бандита, и увидел, что крикун побледнел, а его дружки растерялись.

Николай уперся грудью в автомат, схватил его за ствол, очередь ушла в потолок, а Николай нанес молниеносный удар ногой по локтю парня и завладел оружием. Не дав никому опомниться, он швырнул автомат друзьям взбесившегося наркомана.

— Тихо! Во-вторых, передайте Кастро: я никогда не поверю, что он может послать пятерых вооруженных людей на одного безоружного. Пусть он мне позвонит, телефон известен. А теперь заберите героя и отправляйтесь спать. Концерт окончен.

И так же неторопливо вернулся на свое место. Когда вооруженные парни вышли, публика зааплодировала, сначала нерешительно, затем хлопки переросли в овацию.

Кто-то из друзей налил Николаю водки, он выпил и прошептал:

— Уведите меня, весело уведите.

Парни не понимали, что творится с главарем, но послушно подхватили его под руки и быстро прошли к выходу. Один из парней даже махнул рукой публике на прощание.

— Бандит, — сказал кто-то. — Но мужества ему не занимать.

Как он оказался дома и как Настя раздела его, Николай не помнил. Проснулся он через одиннадцать часов. В гостях был Мефодий, который сидел в гостиной, пил чай. Он-то отлично понял, что произошло, и, когда Николай сел за стол, равнодушно спросил:

— Хочешь героем умереть, чтобы песни о тебе слагали?

Николай взглянул на него бессмысленными глазами. Мефодий налил стакан самогона, пододвинул хозяину, сказал:

— Пей, сопляк. Однако дух в тебе имеется. Я таких знавал, все умирали молодыми. Я сегодня переговорю с Кастро и загляну к Буничу, если пустит. — Он подумал, потряс головой и решение изменил: — Нет, к Льву Ильичу ходить не стоит, может не принять. Ты оклемаешься, герой, сам позвонишь, извинишься. Там в ресторане за одним столиком его люди сидели. Уж коли так попал, требовалось поклониться, автоматчиков едреных этих к столу пригласить, замять стычку, затереть. А ты, словно петух, грудью пошел. Хоть и остался жив, а врага приобрел смертельного, он момент угадает и в спину тебе из «калаша» полоснет. А люди скажут: одним бандитом меньше стало. Смотри, по ящику Думу показывают, я вроде твоего братана видел…