Пионеры Вселенной - [28]

Желябову казалось, что именно сейчас, когда народ доведен до крайности, он пойдет на все! Именно сейчас, небольшая группа отважных революционеров сможет поднять всенародное восстание и захватить власть. Только сейчас это возможно. Только сейчас! Если упустим время – успеха не будет. «Я должен немедля ехать в Петербург и убедить товарищей начать действовать решительно…»

Вдруг лошадь остановилась, тяжело захрипела и рухнула наземь.

– Батюшки светы! – испуганно воскликнул возница и спрыгнул с телеги.

Желябов уже копошился у лошади, пытаясь ее поднять.

Лошадь тяжело храпела и не пыталась подняться. Ноги ей свела судорога. Вдруг она дернулась и замерла.

– Все. Издохла, сердешная, – покорно сказал возница. – Что же, будем делать-то, барин?

– Какой я барин? Я такой же мужик, как и ты, – рассердился Желябов. – Как-нибудь доберемся до города.

Возница перекрестился, неторопливо развязал чересседельник, супонь, выпростал оглобли и стал снимать с лошади хомут. Желябов отошел в сторону. Ему было не по себе…

Возница отнес хомут в повозку, потом снял седелку, вытащил из-под мертвой лошади шлею и тоже все это бросил в повозку. Опять поплевал на руки и взялся за оглобли, отодвинул повозку назад, чтоб можно было объехать труп лошади.

– Погоди, приятель, – сказал Желябов и, подойдя, взялся за оглобли, крепко привязал к их концам чересседельник, накинул его себе на плечи. – Подталкивай сзади.

– Верно, этак сподручнее будет, – согласился возница.

– Далеко ли до города будет? – спросил Желябов.

– За бугром деревня. Там можно оставить телегу.

– Хорошо. Ну, тронули! – крикнул Желябов и, рванув телегу, пошел твердо, размашисто.

Миновав неглубокий овражек, они поднялись на бугор и увидели деревню.

Закатное солнце окрашивало пашню в лиловатые тона и желтоватыми бликами играло на чахлой зелени деревьев. Деревня казалась вымершей: не пели петухи, не лаяли собаки, не было слышно ни детского крика, ни стука топора.

Полевые ворота перед деревней были распахнуты, а первые избы оказались заколоченными.

Желябов остановился, выпрямил затекшую спину, кивком головы откинул назад намокшие от пота волосы.

– Ну, куда поедем, приятель?

– А, эвон баба идет! Вон, у колодца. Айда к ней!

Желябов снова впрягся в телегу и остановился у ворот, где стояла баба с ведром.

– Здравствуй, хозяюшка! – приветливо поздоровался он и сбросил оглобли.

– Никак лошадь пала у вас? – озабоченно спросила баба, не отвечая на приветствие.

– Да, в поле оставили, – сказал Желябов, отирая пот платком. – Кваском не угостишь ли?

– Что ты, голубчик, какой ноне квас, – плачущим голосом запричитала баба, – водицы-то и то в колодцах не стало… Вот ежели переночевать желаете – милости прошу на поветь. Там ребятишки спят на соломе. Только уж не обессудьте – попотчевать нечем. Перебиваемся еле-еле. Уж полдеревни по миру пошло.

– Спасибо, хозяюшка. А далеко ли до города? – спросил Желябов.

– Дорога не мерена, а считаем семь верст.

– Пустяки. Дойду. – Желябов достал две красненькие, протянул вознице. – Вот тебе на лошадь, приятель. Делюсь, чем могу.

Возница заморгал глазами:

– Ой, ваше благородие! Уж не знаю, как и величать-то. Дай бог вам здоровья. Из беды выручили. Спасибо вашей милости. По гроб жизни не забуду.

Из калитки выглянула белобрысая, худющая девочка с большущими синими глазами на бледном личике.

– Много у тебя таких? – спросил Желябов хозяйку.

– Это шестая…

Желябов подошел к телеге, достал из саквояжа краюху хлеба, круг колбасы и два куска сахара.

– На, стрекоза. Неси домой.

– Ой, спасибо, дяденька! – обрадованно крикнула девочка и юркнула во двор.

Желябов надел пиджак, поднял валявшуюся у плетня палку, просунул ее в ручку саквояжа и перекинул его через плечо.

– Ну, прощайте, добрые люди. Желаю вам пережить голод. Надейтесь, что скоро заживем иначе.

В воскресенье Лиза Осокина была приглашена на именины к двоюродной сестре Кате Острогорской.

Острогорские – родственники по матери – были чванливые и богатые люди, и Осокины с ними встречались нечасто. Но на этот раз Лизе никак нельзя было не поехать – Кате исполнялось двадцать лет…

Сергей Стрешнев приглашен не был – Острогорские о нем даже не знали. Лиза поехала одна.

Молодежи собралось порядочно, главным образом военной, так как братья Кати были «михайлонами» – учились в Михайловском артиллерийском училище.

Сразу же, как только вышли из-за стола, начались танцы. Лизу приглашали наперебой, но она отказывалась и чувствовала себя стесненно, скованно. В большой зале окна были распахнуты, но все же было душно, хотелось на воздух. И когда «дежурный юнкер» объявил, что решено ехать на лодках, все обрадованно зашумели и стали выходить на улицу.

Две большие лодки с весельниками и гитаристами были наняты еще вчера и теперь ждали на Фонтанке, недалеко от дома.

Молодежь шумно расселась. Зазвенели гитары, и лодки скоро вышли на Неву напротив старинного дома Петра Великого.

Было сумеречно и тихо. Лодки плавно плыли по течению. Гитаристы играли вальсы Штрауса. Все любовались Университетской набережной.

Около академии, на гранитных ступеньках, ведущих к реке, Лиза заметила молодого человека с черной бородкой в широкополой шляпе. Он сидел задумавшись и не обращал внимания на проплывавшие мимо лодки.