Пионеры Русской Америки - [112]

Кроме оленей охотились на волков, лисиц, норок, ондатр, именуемых «американским выхухолем», добывали выдр, каланов, в заливе били на льду нерп, белух и маклаков — морских зайцев.

Загоскин заметил, что с двадцатых чисел апреля появлялись и весь май летели над островом вереницы лебедей, гусей, журавлей, одни птицы оставались в устье Квихпака, другие — с августа садились на озера острова, так что весной и осенью «ловкий стрелок набивает штук по пятидесяти в день из засядок или на перелетах», уток же стреляли все лето. Одно лишь перечисление видов морских птиц, залетавших на остров, занимает в книге Загоскина не одну страницу и может служить справочником для орнитологов. Здесь «топорок, ипатка, рыболов белоперый и зеленоперые, мартышка северная и разбойник, куликов шесть видов, из которых один малой величины с красно-желтым ошейником и перепонками на ногах, плавает в летнее время стадами по бухте». Из береговых птиц на остров прилетали северный воробей, снегирь, «красно-бурая ласточка, сорочка с серым хохлом, весьма редкая, — видел всего одну, куропатка подгородная, филин белый с черными пятнами и сыч дымчатый». Некоторые из этих птиц и сегодня называются так же, другие — благодаря его описанию — вполне узнаваемы зоологами. Так, «рыболов белоперый и зеленоперые» — разновидности полярных чаек, «мартышка северная» — полярная крачка, «разбойник» — один из видов поморников, северный воробей — сибирский вьюрок.

Остров Святого Михаила отделяло от материка множество протоков, при впадении в море они соединялись и образовывали у редута небольшую бухту, обозначенную на русских картах как залив Тебенькова. Одним из поручений Академии наук, которые выполнял лейтенант Загоскин, было измерение уровня воды в протоках во время приливов и отливов, поскольку от этого зависел подъем воды у редута. За год до его прибытия на остров, в 1841 году, в редут прислали футшток и поручили проводить измерения некоему печорскому мещанину. Когда Загоскин открыл журнал записей, стало ясно, что этот «грамотей» вовсе не знал, как говорят моряки, румбов компаса и определял направления ветров «с реки», «с канавы» или «со Стефенса», а высоту воды измерял «семь с верхом», «шесть по марку» и «без пальца шесть». По рассказам старожилов этот мещанин явно не стремился положить жизнь на алтарь науки, зато его каждый день видели на вечерних посиделках, где этот «певец и рассказчик великий» запомнился всем.

Пришлось Загоскину вести наблюдения сызнова. В результате он вывел средний уровень подъема воды в восемь футов и пять дюймов. В отличие от печорского мещанина Загоскин проявил себя наблюдателем дотошным и педантичным, на веру ничего не принимал, предпочитал проводить изыскания самостоятельно: «Я вообще опасался помещать те сведения о неизвестных нам местах, которые не мог проверить личным наблюдением, согласным с показанием нескольких туземцев и толковостию перевода толмачей».

Вел он и метеорологические наблюдения, измерял температуру воды и воздуха, определял направления ветров в разные месяцы. «В редуте Св. Михаила четыре времени года, — писал он, — невзирая, что снег остается в оврагах иногда до исхода мая, а лед держится в бухте иногда и более того, с марта начинаются оттепели и с половины апреля наступает вообще ясная хорошая погода». Лето 1842 года закончилось первыми заморозками 7 сентября, в конце месяца лег и уже более не таял снег. Но бывали годы, когда он выпадал и раньше, в середине сентября, а вслед за тем вставала и бухта. В октябре и первой половине ноября случались «ярчайшие сполохи», но больших северных сияний он в редуте не видел.

Выращивать хлеб на острове не представлялось возможным, а вот разводить огороды, сажать капусту, редьку и репу — вполне, и заготавливать сено для рогатого скота тоже было можно. Но служащие компании хозяйства не вели, из животных держали только собак.

Несмотря на обилие озер, хорошую воду на острове еще нужно было поискать. Зимой и весной топили снег, летом и осенью собирали дождевую воду, за чистой отправлялись на материк, где прямо против редута били родники.

На острове находилось два туземных селения или, как их называли русские, жила. Загоскин часто повторял в своей книге, что времени на изучение языков и составление словарей местных наречий у него не было, но как деятельный исследователь, внимательно относившийся к языку, он все же записывал наиболее употребимые слова, пользовался и «колониальным сленгом», обращал внимание на завезенные русскими из Архангельска, Вологды и Сибири словечки, использовал по привычке и каспийские диалектизмы. Порой услышанное приводило его в восторг: «без логики и этимологии простой народ как-то всегда удачно, не выковывая слов, дает приличные названия». Но здесь он, пожалуй, ошибся: в слове «жило» есть и этимология, и своя логика. Селение, село или деревня в русском языке обозначает место для оседлого проживания, туземцы же часто перемещались — то в летники и зимники, а то и вовсе оставляли старые поселения и заводили новые. Так что название «жило» — от слов «жилое место» — было выбрано для них очень удачно.